Остров Кокос. Наследство

Но если даже Джек переселится в кубрик, ничто не помешает им встретиться на палубе, особенно если один из них сам будет искать встречи.

Что и говорить, шхуна Бэйла появилась в бухте нашего острова именно сейчас весьма некстати. Может быть, со временем Начо и Джек успокоились бы. Джек примирился бы с тем, что Мария – на самом деле Игнасио, а Игнасио с тем, что Джеку нужна лишь Мария, но не он. Но случилось то, что случилось. Можно считать невероятным везением, что "Персефону" вообще забросило штормом в наши воды. Джек был прав, говоря, что наш остров лежит в стороне от морских путей. Мы могли состариться и умереть там, наши дети могли состариться и умереть, но так и не увидеть ни одно судно.

Но, Боже мой, как же не вовремя к нам прибыл Дэн Бэйл!

XI

"Персефона" была стара, потрепана и насквозь пропахла всем, что когда-либо возила, но то еще не самые неприятные запахи, которые витали на ней; капитан – неопрятен и отвратителен на вид, а команда разношерстна и расхлябана с виду.

Однако здесь, как и на лучших линкорах ее величества, с математической точностью отбивались склянки, исправно сменялись вахты и палубы драились с завидным усердием. Команда работала слажено и споро, и видно было, что состояла она из опытных моряков, которые сами выбрали свою стезю, насколько вообще человек мог выбирать что-либо в своей жизни. Во всяком случае, никто из них не был похож на недотепу фермера, захваченного врасплох на темной пустынной улочке Плимута. Или на обманом завербованного подмастерья портного, который выпил лишку в кабаке и был недостаточно осторожен в выборе компании.

Позже от Дэна Бэйла я узнал, что шхуна занималась не только перевозкой "самых обычных товаров Нового света", но и каперством, а в перерывах между войнами – самым обычным грабежом. Более того, сам мистер Бэйл руководил абордажной командой.

"Персефона" была стара, но быстроходна и обычно нападала на одинокие, отбившиеся от конвоя суда – исключительно французские или испанские, как заверил меня Дэн. Иногда, впрочем, удавалось самим отбить от каравана какого-нибудь зазевавшегося "купца" – команда "Персефоны" никогда не упускала случая присвоить то, что плохо лежит, но в случае опасности тут же давала деру, поскольку ни количеством пушек, ни численностью команды, ни с одним военным кораблем поспорить не могла. Хотя Дэн и утверждал что его канониры лучшие во всем Атлантическом океане. Ни больше, ни меньше.

Я так и не понял, кем был Бэйл на «Персефоне». Он не стоял вахт и не занимался прочими судовыми работами. Ему беспрекословно подчинялись и рядовые матросы, и боцман Никсон, здоровенный детина с цветастым платком на голове, и тощий кривоногий кок – Сушеный Эйб.

Позже от квартирмейстера, довольно болтливого малого по кличке Головастик Боб, я узнал, что мистер Бэйл был раньше капитаном этого судна, но потом владелец «Персефоны» заменил его нынешним капитаном, о чем до сих пор страшно жалела вся команда. «Вот были времена! – говорил Боб, сокрушенно качая большой головой на тонкой длинной шее. – Веселились мы на славу!»

Также на борту присутствовали священник и доктор, но в первые дни встретиться с ними мне не довелось. Я лишь слышал, что священника взяли на борт в Бриджтауне, а доктор Паркер был давним знакомым мистера Диксона и не раз сопровождал в плаваниях его корабли. Что ж весьма удобно иметь на борту настоящего врача, даже если ты предпочитаешь удирать от опасности.

Вопреки всем моим опасениям, плавание проходило без происшествий. Нас никто не беспокоил, кроме Криса, мальчишки, который приносил нам еду. И когда мы в первые дни изредка появлялись на палубе, команда не обращала на нас внимания.  Только Дэн Бэйл все также при встрече источал дружелюбие, да боцман бросал на Марию жадные взгляды.

Море было спокойно, но на третий день ветер посвежел, появилась ощутимая качка, и Эмили стало плохо. Она почти все время проводила на свежем воздухе, не могла есть, и даже вода не задерживалась в ее желудке. Игнасио добросовестно и стоически исполнял при ней роль камеристки. Кажется, он внял моим увещеваниям и вел себя вполне пристойно. Он беспрекословно выполнял все, что от него требовали, но иногда правый уголок его рта чуть поднимался, в глазу загорался огонек – что-то происходило там, в непутевой голове, и тогда казалось, что он готов сделать какую-нибудь самоубийственную веселую глупость.

Джек какое-то время находился подле нас. Он все время молчал, как немой, и смотрел на Игнасио странным взглядом, значение которого я не мог определить. Он будто пытался пронзить его насквозь и через все внешнее: одежду, плоть и "хорошее английское воспитание и порцию законов божьих" –  добраться до сути, до зерна из которого произрастало все внешнее, все, что он делал и говорил, или чего не сказал и не сделал. Иногда в его глазах загоралась мрачная решимость, и тогда мне становилось не по себе. Я ждал беды.