Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Бэкона это хитроумное объяснение не убедило, поскольку он прекрасно понимал – если уж графа начнут обвинять в госизмене, то и по этому эпизоду дело не ограничится одним увещанием. Но делать нечего, пойти против воли королевы он не мог.

В восемь утра королевский сержант права Кристофер Йилвертон (Christopher Yelverton) открыл заседание кратким докладом, после чего начали выступать члены комиссии. Особенно отличился генеральный атторней Э. Кок, обвинивший графа в предательстве. В ответ Эссекс заявил, что после нападок Кока «вынужден изменить цель своего прихода сюда. Он явился не для того, чтобы оправдываться, но чтобы признать свои проступки… а также для того, чтобы убедить других не повторять его ошибок. Но когда его честь и верность поставлены под сомнение, было бы несправедливо по отношению к Богу и собственной совести не пытаться оправдать себя как честного человека…»[346]

Однако лорды прервали его эмоциональную речь, уверяя, что он вовсе не обвиняется в предательстве, а должен ответить исключительно на те обвинения, которые Тайный совет королевы выдвинул против него, а именно: он без согласия Ее Величества сделал Саутгемптона (Henry Wriothesley, 3rd Earl of Southampton; 1573–1624) генералом кавалерии (General of the Horse), а некоторых офицеров возвел в рыцарское достоинство; кроме того, вопреки инструкциям королевы, он отправился в Манстер; сверх того, не получив соизволения Ее Величества, он вел переговоры с Тироном, и, опять-таки без ее разрешения, вернулся в Англию. Эссекс ответил на каждое обвинение, не стараясь себя оправдать, и в конце просил у королевы милости и прощения. Лорды выразили одобрение его благоразумию и манере держаться.

Бэкон выступал последним. Как его и просили, он в основном говорил о книге Хейворда. Позже, отвечая на упреки в том, что он выступал против своего благодетеля, Бэкон объяснил: «если в своей речи я обошелся без нежностей (хотя никто из выступавших до меня не выразился против приписывания милорду какого-либо вероломства столь определенно, как это сделал я)… то это должно быть приписано моей первейшей обязанности в публичных слушаниях заботиться о репутации и чести королевы, а кроме того, моему намерению сохранить ее доверие, чтобы в дальнейшим я мог сослужить милорду Эссексу лучшую службу»[347].

Почти все заседание Эссекс простоял на коленях «у стола, держа в руке связку бумаг, которые иногда укладывал в свою шляпу, лежавшую рядом, на полу»[348]. И только в конце ему позволили сесть.

Разбирательство длилось около тринадцати часов, и в итоге собрание предложило в качестве наказания графу тюремное заключение, а также лишение доходных должностей и наложение штрафа. Окончательное решение оставалось за королевой, а пока Эссекс должен был находиться под домашним арестом в своем доме.

В целом Елизавета была довольна тем, как прошли слушания в Йорк-хаусе. «Ее Величество вполне успокоилась и удовлетворена, убедившись, что лорды ее Совета, ее дворянство и авторитетные судьи страны посчитали графа Эссекса достойным большего наказания, нежели было на него наложено»[349].

Молва приписывала Бэкону важную роль в осуждении своего патрона. По свидетельству современника, «полагают, что мистер Бэкон повлиял на королеву в этом вопросе (речь шла о лишении рыцарского достоинства тех, кого Эссекс посвятил в рыцари. – И. Д.)»[350].

Сэр Джелли Меррик (Sir Gelly Merrick [Meyrick]; ок. 1556–1601), человек из ближнего окружения графа, характеризовал Бэкона как «пустослова», которому «в конце концов воздастся за его нрав»[351]. Посланник французского короля Генриха IV упомянул в своем донесении, что «некто по имени Бэкон, когда-то самый близкий друг графа Эссекса, по отношению к которому граф был исключительно великодушен, тем не менее, после того как граф впал в немилость, приносил королеве доклады о том, что он слышал от графа, когда тот был в ее высочайшем фаворе, и то, что она узнала, обидело ее куда больше, чем ирландское дело»[352]. «Я чрезвычайно потрясен вероломством этого Бэкона», – заметил по этому поводу король[353].