Остров Корфу – последний бастион Византии

В отличие от своего двуличного начальника, постепенно прибывающие на остров албанцы зарекомендовали себя хорошо, что адмирал отметил в рапорте царю: «Албанцев здесь находится с капитаном Киркою вольных 30, Мустафы-паши 250 и в разные времена присланных от Али-паши собралось по сие число до полутора тысяч человек, из оных первые содержат караул на нашей батарее, а прочие расположились в близости около крепости Корфу, и когда французы выходят из крепости, чтобы еще делать грабеж из состоящих под пушечными выстрелами деревень, оные албанцы часто имеют с ними небольшие сражения, а третьего числа декабря с вылазкою французов турки и албанцы имели жестокий бой и французы прогнаны в крепость с уроном не менее как до пятидесяти человек убитых, также и несколько унесено ими в крепость раненых, и после сего французы, хотя выходят для поисков потребностей в деревнях, но албанцами часто бывают прогнаты, о чем вашему императорскому величеству сим всеподданнейше доношу». 22 декабря следуют новые просьбы к туркам о присылке продовольствия и войск.

25-го числа к крепости прорвалась французская бригантина – по рапорту лейтенанта Влито со «Святой Ириной», она, не неся флага, в начале 5‐го часа пополудни вступила в перестрелку с линкором «Захарий и Елисавет», фрегат «Григорий Великия Армении» вместе с линкором пустился за врагом вдогонку; от крепости вышли французские линкор и галера, и после перестрелки с участием «Святой Ирины», трофейной шебеки «Макарий» и крепостных орудий, бригантина прошла к осажденным, за что Влито получил от адмирала выговор. Получил выговор и командир «Григория» Шостак – за то, что подвел свой фрегат под картечный огонь крепости, и отправил его на конвоирование столь нужной воинам албанской пшеницы. Во избежание подобных случаев Ушаков послал в северный пролив дополнительно фрегат «Сошествие Святаго Духа», а в южный – фрегаты Сорокина; контроль за северным проливом из-за того же случая был передан от Селивачева Сенявину. Чего греха таить, между двумя великими флотоводцами отношения всегда были более чем прохладные, но, к чести обоих, личная неприязнь никогда не переносилась на дела службы, и Федор Федорович своего ретивого подчиненного не «затирал», как вообще это свойственно недальновидному (а вернее, тупому) начальству. Е.В. Тарле пишет в своей работе «Экспедиция адмирала Сенявина в Средиземное море (1805–1807)» в главе «Сенявин и Ушаков»: «У обоих характер был вспыльчивый. Но благородство, доброта, бескорыстный патриотизм, львиная храбрость были свойственны им обоим, и ссора между ними не могла быть (и не была) сколько-нибудь серьезной». «Он отличный офицер, – характеризовал Сенявина Ушаков, – и во всех обстоятельствах может с честию быть моим преемником в предводительствовании флотом». Н.Д. Бантыш-Каменский пишет: «Доказательством благородной, чуждой зависти души Ушакова служит следующий анекдот (по дореволюционной терминологии – реальный случай, далеко не всегда носивший смешной или забавный характер. – Е.С.). Адмирал Сенявин в бытность свою на Черном море штаб-офицером навлек на себя неудовольствие Ушакова и потом совершенно лишился его расположения, так что иногда доходило до формальных жалоб со стороны последнего. В 1805 г., когда Ушаков находился в Петербурге, кто-то сказал ему, что в Кронштадте снаряжается эскадра для отправления в Средиземное море, но что еще не известно, кто будет ею начальствовать. «Я не люблю, не терплю Сенявина, – отвечал Ушаков, – но если б зависело от меня, то избрал бы к тому одного его». Рассказывают, будто бы этот же самый ответ дал он и одной особе, посланной от императора Александра спросить его мнения о выборе ему преемника, и что именно вследствие такого ответа последовало назначение Сенявина» (о действиях Сенявина в Средиземном море – см. в заключении книги). (Символично, что в конце XIX в. имена Ушакова и Сенявина получат два броненосца береговой обороны; оба отправятся к Цусиме, и первый вновь обессмертит имя великого флотоводца доблестной гибелью в неравном бою, в то время как второй еще долго – до 1936 г. – будет искупать службой во флоте японского микадо ошибки бездарного Николая Кровавого, решившего из мести за полученный удар саблей от японского полицейского «воевнуть» с японцами, и не менее бездарного русского флотского руководства, вручившего адмиралу Рожественскому, и без того звезд с неба не особо хватавшему (разве что только орденские), «картонный меч»).