— То есть Ла Йорона ее утопила?
Пеппер снова кивнул.
— Сам знаешь, до чего суеверны мексиканцы. И то правда. Причем это относилось не только к людям бедным и необразованным. Казалось, суеверия встроены в коллективное бессознательное целой страны. Пита, к примеру, американизирована по самые уши, но верит в привидения на все сто процентов.
— А ты сам, Зед? — продолжал Пеппер. — Ты суеверен?
— Едва ли.
— Ничего удивительного, — хмыкнул он. — Ты похож на атеиста.
— И на кого же, по-твоему, похожи атеисты?
— На тебя. У них жесткий… Как бы объяснить… Они всегда будто не в духе.
— Я не всегда такой!
— Этого я не говорил, Зед. Я сказал будто. Я-то знаю, ты отличный парень.
— Ну, спасибо и на этом. — Я допил пиво, отставил в сторону опустевшую бутылку. — Короче, мне до сих пор не ясно, как в эту историю вплетаются куклы. Зачем этот парень, этот самый Солано, принялся развешивать их по всему острову? Или они были чем-то вроде подношения духу утонувшей девочки?
Пеппер закивал:
— Она начала являться Солано по ночам, разговаривать с ним в его снах. Призналась, что ей одиноко. Соответственно, все эти куклы были подарками, попыткой упокоить ее душу.
— Вопрос покажется глупым, Пепс, но где он раздобыл столько кукол?
— А разве учителя не объяснили тебе, что глупых вопросов не бывает?
— Только потому, что они сами вечно задавали мне глупые вопросы.
— Атеист и пессимист в одном лице… О радость! — лучезарно улыбнулся Пеппер. — Отвечаю на вопрос, Зед: большинство своих кукол Солано привез из Мехико. Время от времени он отправлялся туда, рылся в мусорных кучах и прочесывал рынки. Но затем, на закате дней Солано, с десяток лет назад, Сочимилько был признан национальным достоянием. Городские власти учредили муниципальную программу по очистке каналов и лишь тогда обнаружили остров. Сперва местные посчитали Солано выжившим из ума стариком и оставили его в покое, а потом начали оплачивать куклами излишки его урожаев.
Размышляя об услышанном, я лениво отмахивался от назойливой мухи, которая раз за разом издевалась над моей замедленной реакцией.
Пеппер многое объяснил, и надо признать, что мне с новой силой захотелось взглянуть на островок.
— Круче и быть не может, Пепс, — сказал я ему. — Похоже, у тебя может получиться отличный фильм.
— Согласен, Зед. Все идет к тому, что эта документалка станет моим шедевром. И идеально увязывается с недавней кончиной Солано!
Я приподнял бровь.
— А как он умер?
— Неужто я не рассказывал?
— Ты сказал только, что он наконец-то дал дуба и теперь мы можем тайком пробраться на остров.
Пеппер поставил локти на стол, стиснул ладони и с видом заговорщика подался вперед:
— Он утонул. На том самом месте, где когда-то нашел тело девочки, и точно в пятидесятую годовщину этого события…
— Брехня! — фыркнул я.
— Ничего, кроме правды, Зед.
— А что говорят в полиции?
— Там ничего не смогли определить. Тело Солано слишком долго пробыло в воде. Рыбы и саламандры намного опередили полицейских.
Мне снилось, что мы с Питой плывем куда-то в гондоле. Уже не по Сочимилько. Может, по Венеции, хотя я никогда там не бывал. Сгущались сумерки; остатки дневного света быстро таяли; все как в ином, нездешнем мире. Берега широкого канала — путаница старых зданий, с декорированными фризами, колоннами, разбитыми карнизами и рассыпавшейся лепниной. Нигде ни души.
Мною владело ощущение, что мы плывем в этой гондоле уже очень, очень долго — много часов или даже дней. Пита все повторяла, что мы почти на месте, подразумевая под «местом» Царствие Небесное. Ей очень хотелось встретить там младшую сестру Сюзанну, умершую в возрасте пяти лет. Они с Питой играли тогда в прятки в большой компании местной детворы. Сюзанна забралась в стоявший перед их домом фонтан и каким-то образом утонула, хотя воды было совсем мало.
Пита никогда не обсуждала со мною Сюзанну. Упомянула лишь вскользь, когда мы только начинали встречаться, но и только. Теперь же, однако, она с радостью болтала о сестричке, перечисляя все то, чем они займутся после воссоединения. Когда я заметил, что Сюзанна могла так и остаться пятилетней — как можно вырасти, прекратив существовать? — Пита затихла, погрузилась в раздумья.
Я был благодарен за эту передышку. Мне и самому было над чем поразмыслить. К слову, я беспокоился, что меня могут не пустить на небеса, потому что я атеист. Все думал, что же буду делать, если Питу пропустят внутрь, а мне дадут от ворот поворот? Скорее всего, она обвинит меня: это ведь я неверующий. Со всеми танцами из цикла «Я же тебе говорила!» И преспокойно бросит там, под воротами, совсем одного. Этого мне совершенно не хотелось — застрять в одиночестве в чистилище, или как там еще называется место, по которому мы плыли.
Дневной свет продолжал угасать, и уже довольно быстро, будто часы побежали вперед в режиме перемотки. Воздух остыл и сделался морозным в предвосхищении встречи со Смертью.