Остров любящей женщины

«Идет? Откуда я знаю, идет или не идет…

Я знаю только, что изменить я ничего не могу. Но мне теперь есть что вспоминать, есть, что рассказать девчонкам. Это уже не ночной гость, как было тогда».

— О чем задумалась? — Леха притянул к себе Катерину и выдохнул ей в ухо:

— Привыкай. Такая работа.

Дома они обнаружили, что обувь у того и другого промокла по самые уши. Катерина засуетилась, доставая с антресолей сушилку — древнее рогатое приспособление на электрическом шнуре. Элементы допотопного сушильного аппарата болтались в Лехиных огромных ботинках, их пришлось закреплять скомканными газетами.

Они возились с ботинками в прихожей, постоянно сталкиваясь руками и головами. В какой-то момент он поймал ее руки и зарылся в них лицом.

— Катька, если б ты знала, как мне хорошо с тобой!

Она потерлась щекой о его волосы, понюхала их. Она вела себя как первобытное существо, непонятным образом оказавшееся в наше время в городских джунглях. Зрением она улавливала, как бьется тихонько синенькая жилка у него на виске, слух фиксировал звуки его голоса, причем она слышала не только слова, слышала, как проглатываются буквы в окончаниях фраз, а запахи, ставшие такими родными, будоражили ее как волчицу-мать, которая обнюхивает вернувшегося с прогулки волчонка-ребенка.

— Все, все… — оборвала Катерина, чтобы не сойти с катушек от такого общения, — идем пить чай.

Чай, что называется, «не пошел». Его подогревали раза четыре и столько же раз наливали. Но чаю не хотелось. Они сидели в комнате, освещенной одинокой лампой крошечного ночника, и смотрели друг на друга. Диалог глаз, блестящих в полутьме. Диалог рук… И никаких слов. Это был момент удивительной близости, которая была им дороже той, что произошла накануне.

Время истаяло в молчании. Васильев перевел взгляд на светящийся циферблат своих часов, вздохнул и коротко сказал:

— Пора…

Он не разрешил Катерине спуститься с ним во двор: долгие проводы — лишние слезы. Сильно обнял ее у двери, сильно и коротко поцеловал и шагнул к лифту.

Она не произнесла ни слова, хотя ей так много хотелось сказать ему, чтобы он берег себя, чтобы скорее возвращался, чтобы позвонил, если будет время. Она видела, что он уже не с ней, и не хотела попусту сотрясать воздух.

Лифт подошел, раскрылись створки железной кабины. Яркий свет, пролившийся оттуда, на мгновение осветил Леху Васильева. Он помахал ей, шагнул вперед. Створки сомкнулись. Лестничная площадка погрузилась в темноту. В этот момент вся накопившаяся нежность выплеснулась из Катерины слезами. Они ручейками катились по щекам, стекая за ворот свитера.

Она не могла унять слезную стихию и, стоя у темного кухонного окна, продолжала плакать, наблюдая с высоты своего восьмого этажа, как внизу, во дворе, ее Леха Васильев отпирает машину. Она и сама не понимала, почему плачет. Просто было и хорошо и горько одновременно.

«Не оставляй меня одну. Поверь, что в эту же минуту мир изменяется, как будто он превратился в тишину… Часы предательски спешат. Не уходи, еще так рано. Прощанье — маленькая ранка, но сквозь нее течет душа…»[1], — колотилась в ней строчка из песни какого-то удивительного автора, который, казалось, подслушал ее состояние.

* * *

В субботу Катерину разбудил телефонный звонок. Звонила Юлька:

— Есть предложение встретиться и посплетничать, — затараторила она. — Ты как?

Катерина не хотела никуда ползти в свой законный выходной. Но отказать девчонкам было последним свинством. Они толком не виделись уже почти месяц. То Катерина болела, то Юлька. Аня тоже после своей поездки в Прибалтику какая-то пришибленная была. Ежевечерний ритуал обмена дневными новостями давно был нарушен: из Латвии она звонила только домой дочке, узнавала, как учеба, как здоровье, передавала всем привет и отключалась. Вернулась в Питер и погрязла в рутинной работе. И вообще с ней что-то происходило.

— А Анюта как? — подавив зевок, спросила Катерина. — Будет?

— А куда она денется?! — Юлька могла даже мертвого поднять, а уж вытащить подруг на посиделки — святое дело.

— Ну все, тогда встречаемся, — о месте и времени можно было не договариваться. Любимое кафе у метро «Владимирская», часиков в семь. — Все там же?

— Ну а где? — Юлька уже кипела. — Вы, Кать, вместе с Анькой какие-то ненормальные. Та тоже ничего не понимает. Пришлось Насте объяснять, где и когда встречаемся.

— Ладно, не скандаль, я просто не выспалась. И Анька тоже устала.

— Ага, только у вас работа, а я так — погулять вышла! — Юлька не злилась. Просто в компании она всегда была моторчиком, который раскручивал механизм. — Пока! Не опаздывай!

— Буду, — отозвалась Катерина и положила трубку. Потом подумала и позвонила Анне.

— Привет! Тут Юлька такую волну гонит, надо собираться. Ты как?

— Привет! А как я? Как все — буду. — Подруга, судя по голосу, тоже не хотела никуда вылезать из дому. — Подожди-ка…

Катерина услышала, как в квартире у Анны что-то грохнуло, послышался топот, крики, даже одно нехорошее слово, что было просто страшным исключением: в семье у подруги выражаться было не принято, берегли ушки невинной барышни Анастасии.