Остров любящей женщины

В последние пять лет она поддерживала отношения со своим старым другом Петровичем. Друг и правда был старый: тридцать с лишним лет разницы — не кот начихал! Аня привыкла к тому, что Петрович нет-нет, да и заноет по поводу своих многочисленных болячек. Но при этом «наркомовские» сто грамм примет при любой погоде. Аня к этому привыкла, не возмущалась, принимала как есть. Да и, собственно, о чем говорить? Вместе они не жили и не собирались жить. Детки Петровича, поначалу обалдевшие от папашкиного закидона на любовном фронте, успокоились, поняв, что Аня не собирается оттяпать ни пятикомнатные апартаменты в центре, ни генеральскую дачку в Комарове. Ну хочет батя трахаться с молодой теткой, и если таковая нашлась, так и пусть будет. Главное, чтобы не посягала молодуха на добро семейное.

Аньке добро Петровича было без надобности. Он и так не обижал ее: то колечко на ручку, то цепочку на шейку. Не из самых дорогих вещицы дарил, но дорого было то самое внимание, которого так не хватает женщинам.

А вот любви не было. И Петровичу, который горячо шептал ей: «Аннушка! Я тебя лю…», Аня не верила. Ну, принято так говорить, вот он и говорит. И она ему тем же отвечала — «я тебя тоже лю…» Вот так обменяются любезностями, вроде и не просто ради физиологической потребности встретились. Аня в конце концов привыкла к этой связи. Девчонкам своим в разговоре вставляла «мой Петрович». График еженедельных встреч с генералом соблюдала неукоснительно: в пятницу после шести — как штык! К шуткам его грубоватым солдатским во время секса тоже привыкла. Тут Петрович ее даже радовал. Вот уж и правда: седина в бороду, бес в ребро, и еще кое-куда. По старости лет генерал путался в терминологии, называя эрекцию «реакцией», сам ржал от души над своими познаниями в этой области и говорил, что большой разницы нет и что его «реакции» еще молодые позавидуют. Вот такая была «любовь».

Иногда Аня принимала за любовь свою заботу о внезапно взбунтовавшейся печенке Петровича. Когда он загремел в госпиталь, она ездила к нему в обеденный перерыв и кормила его с ложечки нежирным бульоном. Соседи генерала по палате с любопытством разглядывали ее, видать, Петрович уже нахвастался им, что у него молодая любовница. «Старый козел!» — беззлобно думала о нем Анна. Даже с теплотой, между прочим, думала она о нем. И порой ее посещали мысли о том, что с ним бы ей было тепло и спокойно. Только зачем? Все устоялось. Надобности быть всегда вместе не было ни у нее, ни у него. А любовь, как она стала с годами понимать, бывает разная. У нее вот, видимо, такая.

И никогда и ни с кем не испытывала она того состояния, при котором хочется летать. Вот как сейчас. Да, ноги едва тянула и в голове мутно, но если немного разбежаться… Пять минут — полет нормальный! А всему виной, она уже это поняла, этот Миша «Шумахер».

* * *

Аня рассказывала Катерине про Мишу. В рассказ вплетался то бывший муж Сережа, то Петрович, то еще какие-то Саши и Эдики, наследившие в душе Анны Успенской за энное количество лет.

— Кать, я ведь обидела его, я понимаю, — твердила Аня. — Но я, честное слово, не виновата! Я просто себя не понимала. Меня так накрыло… Знаешь, как-то на море я тонула в шторм. Я плавать не умею. И барахталась-то у берега. Все прыгали на волнах, и я хотела. И меня захлестнуло с головой. И вот те ощущения, когда ты живой, но сделать ничего не можешь, когда сверху давит нечеловеческая сила, сломать которую, с одной стороны, ничего не стоит, с другой — сломать невозможно, они сродни тому, что я испытывала рядом с ним. Мне всегда казалось, что я про эту жизнь все знаю. Ну, какие еще тайны человеческих отношений могут быть? И вдруг я поняла, что ничего… ровным счетом ничего не понимаю. И как вылезти из всего — не знаю.

Катерина слушала Аню и не понимала. Как так, прожить столько лет и не знать, что такое любовь? А как же дети? Наська ведь родилась! Просто так, что ли? Ведь дети только от любви получаются.

Аня, словно отвечая на незаданный вопрос, сказала:

— Я понимаю, о чем ты думаешь. Вот, скажешь, дочка есть у бабы, а любви не было! А вот так. Представь себе, вот так бывает.

— Да я ничего не говорю, Ань. — Возразила Катерина. — И я рада так за тебя!

— Чему радоваться?! — Аня чуть не плакала. — Я ведь оттолкнула его! И он больше не придет. Уже неделя прошла. Я думала, пройдет и это, а ничего не прошло. Ты знаешь, это как болезнь, и я не знаю, какое лекарство купить и к какому доктору идти.

— Я и к Петровичу в пятницу не поехала, — грустно продолжила подруга.

«Да-а-а… Это показатель», — подумала Катя. А вслух сказала:

— Ты подожди еще немного и сама позвони.