Остров любящей женщины

— Я знаю. Конечно схожу. — Катерина прислушалась к тому, как дышит Васильев. — Лех, ты как себя ощущаешь? Скажи, ты боишься?

— Не боюсь. Но опасаюсь.

— Ты держись только, ладно?! И когда тебе плохо, ты вспоминай, что есть я. И что я жду тебя и люблю. Обещаешь?

— Обещаю. — Васильеву от этих ее слов было хорошо и светло, как никогда. «Все будет хорошо!» — сказал он сам себе и улыбнулся.

— Ты улыбаешься? — почувствовала Катерина. — Я рада. Хорошее настроение — это половина дела. И вера. Знаешь, сколько чудес бывает, если человек верит?! Вот и ты верь, что все будет хорошо!

— Мое исцеление — это твоих рук дело, Катька! Я ведь и выжил и поднялся на ноги потому, что ты этого очень хотела. Я-то тогда ничего хотеть не мог…

— Ну вот… А сейчас мы вдвоем будем хотеть этого. — Катерине слова эти с трудом давались. Она понимала, что говорит правильно все, но ведь это только слова. Что же будет на самом деле — одному богу известно. И все в его руках. И на все его воля.

После звонка она долго приходила в себя. Она так рассчитывала на встречу в Москве, готовилась к ней, проигрывала мысленно, как все будет проходить. Как она приедет и выйдет из поезда на Ленинградском вокзале, как будет искать в столице клинику, в которой лежит ее любимый глухопятый, как придет туда и спросит в окошке справочной службы его палату, как наденет белый халат и бахилы и пойдет по белым коридорам, как, наконец, увидит Леху Васильева. А тут все изменилось так быстро, что она даже не успела додумать до конца эту свою несостоявшуюся встречу. А теперь еще и море неизвестности впереди.

До глубокого вечера Катерина ползала по сайтам в Интернете, выцарапывая по каплям информацию, которая могла хоть как-то свет пролить на то, что ждет их с Лехой Васильевым впереди. Информации было много и одна страшнее другой.

Он позвонил ей поздно ночью. Сказал, что в клинике все очень строго, мобильным телефоном пользоваться нельзя. День операции назначили — 17 марта. По стечению обстоятельств, в его, Лехи Васильева, день рождения.

— Кать, как ты думаешь — это на счастье?

— Конечно! А как я узнаю, как все прошло?

— Я телефон брату оставлю, и он будет писать тебе сообщения. Но ты не волнуйся, врачи сказали, что все должно быть нормально. И еще… — ох как пугал он каждый раз Катерину этими своими «и еще»! — Операций будет две, Катя. Одна посложней, другая — через несколько дней — попроще. Ну вот, все и сообщил. Главное, ты не переживай и не волнуйся.

— Это ты не волнуйся! Глухопятый! Не хватает, чтобы ты еще меня сейчас успокаивал! Я сильная. Я умею ждать. Главное, вы там не молчите, хоть одну эсэмэсочку в день… ладно?!

— Ладно! Все, Катя, я прощаюсь. Будет до операции возможность — позвоню или напишу. Не будет — не обижайся: значит, не могу. Васильев мог вот так говорить, если надо было, жестко и категорично, так, что возразить было нечего.

— Не прощаемся. Просто говорим «до свидания»! Я с тобой, мой хороший.

Катерина отключилась. Она сидела на смятой постели в кромешной темноте комнаты, уставясь в одну невидимую точку. Внутри ничего не было. Пустота. Вакуум. Как будто отсосали все большим насосом — и кровь, и воздух, и мысли. Ничего не осталось! Это от беспомощности. Если бы она хоть как-то могла ему помочь. Если бы нужно было отдать ему свою руку или ногу. Но ни рука ее, ни нога, не нужны были Лехе Васильеву. Ему нужна была только удача, выигрыш в лотерее. Он стоял перед барабаном, в котором крутились шарики. Миллион шариков, среди которых только несколько — выигрышные. Повезет — он вытащит такой. А если не повезет?

В голову Катерине лезли мысли, которых она боялась. Мысли были как назойливые мухи. Она пыталась перестраиваться на позитив, но получалось плохо. В какой-то момент Катерина вспомнила о недавнем своем знакомстве с психотерапевтом и подумала, что было бы неплохо встретиться с ним и поговорить. Научиться владеть своими мыслями, своими эмоциями. Она даже не поленилась, встала, зажгла свет и долго искала визитку незнакомца из метро с лицом Игоря-Кузнечика. Нашла и положила на видное место.

* * *

В детстве время текло медленно. От зимы до лета была целая вечность. Неделя ползла долго и утомительно. Особенно если в понедельник бабушка обещала Катьке, что в воскресенье они поедут в зоопарк или в цирк. Она считала часы до того сладостного момента, когда они наконец выходили из дома и шли на автобусную остановку. Это была целая жизнь в ожидании.

Потом, когда она стала взрослой, время ее жизни стало пролетать куда быстрее. Счет пошел не на часы, а на годы. Казалось, что кольца в спирали времени в самом начале жизни — в детстве — имели куда больший диаметр, чем в середине, и уж совсем маленький сейчас. В сутках были все те же двадцать четыре часа. Те же, да не совсем. Раньше Катерина столько успевала сделать за сутки, что теперь не получается втиснуть в рабочую неделю. Она уже привыкла к этому бегу времени, вместе с которым изменялось и ее отражение в зеркале. Нет, оно не становилось хуже. Оно просто менялось.