Остров любящей женщины

— Вадька, привет! Не в службу, а в дружбу: посмотри адресок один, кто там, что, с кем, и звякни мне сразу, ладно?! Да, в любое время. — Васильев отключился и аккуратно выехал по лабиринту двора на трассу.

* * *

Аня слушала Катю и изредка поддакивала. Когда Катерина закончила рассказывать, связь вдруг оборвалась. Так уже бывало, и не раз. Снова соединившись, подруги, как будто договорились, в один голос сказали:

— Товарищ майор! — и расхохотались. Шутка была старая. Вот, мол, сидит где-то грустный товарищ майор и эфир слушает. Один неудачный тык, и связь обрывается. Приходится перезванивать. Вторично соединившись, они высказывали «товарищу майору» все, что о нем думали, приглашали чайку попить и «за жизнь» потрепаться.

— Ладно, Кать, так ты так и ушла? — озабоченно спросила Анна.

— А что я, должна была в таком виде у него телефончик попросить? — съехидничала Катерина. — И вообще… Ань, он, похоже, помоложе меня.

— Ладно, не прибедняйся: маленькая собака до старости щенок!

— Ага! Скажи еще, что сзади я — пионерка! — Катерина грустно улыбнулась. — А знаешь, Анют, что-то такое меня пробило. Странно. Давно не чувствовала ни в ком ничего родного. Ладно! Хватит о несостоявшемся. Когда встретимся, подруга?

— Да я в Прибалтику улетаю, — сообщила Анна. Она работала в турфирме и постоянно куда-то ездила и летала. — На неделю. Вернусь — встретимся и обсудим.

— В Прибалтике сейчас холодно. — Катя поежилась. — Пожалуй, холоднее, чем у нас.

— Да ладно! Прибалтика к Европе ближе. — Анна зевнула. — А вообще там жарко будет: два дня семинары, потом, как всегда, унитазы смотреть будем.

«Смотреть унитазы» у Анюты и ее коллег значило посещать отели, ставить «плюсики» в блокнотик: евроремонт — «плюсик», кондиционер в каждом номере — «плюсик», новая сантехника — «плюсик».

— Ну тогда пока? Будет время — напиши. — Подруги общались по «мылу» каждый день, даже если никто никуда не уезжал.

— Напишу. Целую в нос!

— До встречи!

Катерина положила трубку, почесала за ухом Наполеона. Кот вытянулся, довольно заурчал. Катерина влезла ногами в тапочки и поплелась на кухню. Спать не хотелось. Допила остывший чай, выглянула в окно. Черного джипа не было. Впрочем, она и не надеялась его там разглядеть.

У Катерины вдруг зверски разболелась голова. Она поняла, что все равно не уснет, и поэтому, взяв книгу, оставленную утром на обеденном столе, открыла ее на закладке.

* * *

Было глубоко за полночь, когда в прихожей зазудел домофон. Катерина оторвалась от книги, прислушалась.

Зудит.

Она на цыпочках, как будто кто-то мог подслушать, вышла в прихожую и сняла трубку:

— Да? — спросила Катерина в уличную пустоту.

— Откройте, милиция! — услышала бодрый голос.

«Ни фига себе!» — подумала Катя и машинально нажала на кнопку отпирания железной двери в парадную. Васильев — а это был он — на то и рассчитывал: народ у нас в большинстве своем доверчивый, а ночью небдительный — «милиции» откроют непременно. Не открыла бы Катя — на двенадцати этажах кто-нибудь да спросонок нажал бы на кнопочку.

Катерина прислушивалась. Вот щелкнул механизм в лифтовой шахте, и кабина покатилась вниз. Вот где-то на глубине восьми этажей открылись двери, потом закрылись, и кабина поползла вверх. Наконец, шум смолк: лифт остановился на восьмом. Катерина приникла к дверному глазку.

Стоять ей пришлось на цыпочках, так как мастера не учли в свое время ее рост, и глазок оказался выше чем нужно.

В мутном пространстве парадной, искаженном стеклом, она разглядела вышедшего из лифта мужчину. Может, он и был милиционером, но каким-то странным: с ног до головы он, как елка игрушками, был увешан пакетами фирменного супермаркета. Еще не разглядев лица, Катя поняла, кто это, и открыла двери.

Он вломился в ее квартиру и тут же занял собой всю прихожую. Пакеты, коробки, веревочки, бантики и роскошные белые розы. Все это не умещалось ни в прихожей, ни в Катиной голове. А ее недавний задавитель сказал со смехом:

— Ну что замерла? Пустила в дом, так принимай все это!

Он сгрузил пакеты на крошечный столик в прихожей и на пол, оставил только розы в руках.

— Я говорил, что мы подружимся! Это в знак дружбы, — он протянул ей цветы. — А это — он обвел рукой покупки — за произведенную мной потраву. Если ты будешь любезна и напоишь меня чаем, буду благодарен.

Катерина молча показала рукой на вешалку в прихожей, что, видимо, означало — раздевайся, и пошла за вазой. Она искала ее долго, так как не понимала, что делает. Наконец нашла, принесла в кухню, где он уже выгружал из пакетов покупки: какие-то немыслимые баночки, упаковки, коробочки.

Она молчала, а он болтал без умолку. Напялил на себя ее кухонный передник, завязки которого не сошлись у него за спиной, и принялся что-то готовить. Она села на краешек кухонного диванчика и молча наблюдала за всем происходящим.

— Где у тебя соль? — он забраковал мелкую, в солонке, по-хозяйски открыл дверцы шкафчика над плитой и откопал откуда-то серый кирпичик соли, которая была в доме исключительно на черный день.

Катерина прислушалась к тому, что он вещает.