Остров любви

Пел и не сознавал того, что слова этой песенки западали в одинокое, а точнее, опустевшее с тех пор, как разошлась с мужем, сердце Анички. И она глядела на него то усмешливо, то выжидающе, не понимая, что он, всерьез, что ли? Конечно, она и мысли не допускала, чтобы сблизиться с ним, — его жена — сестра ее, — но все же, почему он так настойчиво поет эту глупую песенку?

Был теплый июльский вечер, шел тот час, когда начинает раскрываться душистый табак, с озера тянет согретой за день, теплой водой, и солнце еще не думает уходить в закат. Подошел к ней и, улыбаясь, пропел:

— Аничка, Аничка, как вы хороши! Любит вас Коленька ото всей души!

В саду, кроме них, никого не было. Остальные пили чай на веранде. Он построил специально большую веранду с видом на юг и на запад, и на ней так хорошо было чаевничать в часы заката. Все были там, а они — он и Аничка — в саду. Она вышла в сад, потому что ей почему-то стало грустно, и остановилась у яблони, глядя, как над буграми метались вверх и вниз табунки мошкары, обещая назавтра теплый, пасмурный день. С озера доносились очищенные водой, прозрачные голоса детей. Здесь тоже было грустно, но уже по-другому, не так одиноко. И вот зачем-то пришел Николай и спел, уже в который раз, эту глупую песенку.

Стоял и, улыбаясь, глядел на нее.

— И что же дальше? — спросила Аничка, не сознавая, до чего же она, освещенная багровым лучом заката, действительно была хороша.

— Да ничего, идем пить чай, — ответил он. И на самом деле ничего не таилось ни в его улыбке, ни в песенке. И начал было опять петь, но спел только: «Аничка, Аничка…» — и замолчал. — Ну, идем, идем, — сказал он почему-то сердито и пошел, не оглядываясь.

Но Аничка осталась. Какая-то неясная дума или воспоминание обеспокоили ее, и она прошла к берегу. Села и задумалась о том, почему одному счастье, а другому недоля? Из одной семьи, от одной матери, от одного отца, а какие разные жизни. У одной и муж, и дача, и любовь, и достаток, а у другой и дети без отца, и сама как приживалка у сестры на даче, и спасибо еще пускает с двумя-то. Спасибо и Николаю, за доброту, другой и на порог не пустил бы с детьми-то. Только чего это он все напевает эту песенку: «Аничка, Аничка…»

Чего он хочет-то? Что замыслил? Не понимала, да и не хотела понимать. Хотя все же интересно, чего он так?..

Как-то предложил поехать на рыбалку. Сказал и открыто посмотрел ей в глаза, как бы говоря: «Ты не думай, ничего плохого не имею». А может, ничего и не думал, пригласил, и все.

— Поедем, — сухо ответила она.

И тоже ничего ни в голове, ни в сердце не имела.

У него была небольшая лодка — на двоих. Она стояла в тихой бухточке большого озера Суванта-ярви. Но ловить они стали не в бухте, а поплыли к железнодорожному мосту, где бурный проток вливается в систему Вуоксы и гонит по дну течением всякий корм для рыбы. Там в ямах держится крупный лещ. Николай туда уже ездил и привозил пойманных на донки.

— Вот и отлично! — обрадовался он. — Вдвоем поймаем вдвое больше.

Она могла бы, конечно, и отказаться, но проклятая зависимость: вот, мол, не едет, а рыбу есть будет… Хотя вряд ли кто так подумает, но все же…

Сначала плыли озером, вдоль берега у камышей, пересекая тихие заливчики. Николай греб, откидывая корпус, чтобы посильнее забирать веслами. Аничка сидела на корме и пристально глядела на него. Красив мужик. Ничего не скажешь, красив! Что он думает? Что держит в сердце? По лицу ничего не узнаешь. Даже и не глядит на нее. Смотрит то в ноги, то по сторонам. Спросить бы, что, так и с женой молчал бы? Да нет, тут ведь другой случай. А может, он совсем и не думает о том, что занимает ее… Да, никто ничего не знает друг про друга. Даже мать про сына. Все скрыто. Весь мир в тайне… Думается, находится рядом, а как далеко!

Они довольно быстро дошли до места. Железнодорожный мост возвышался над протоком. До него было метров двести, и вода уже начинала растекаться на полосы, закручивать небольшие воронки, утягивая легкую лодочку то в одну, то в другую сторону. Николай напрягался, выравнивал ее и медленно выгребал к заливу. Неожиданно лодка попала в мощную струю, и та потянула ее к мосту в волнобой, к водокрутам. Николай суматошливо замахал веслами, но справиться не мог — лодку тянуло к большой воронке. Лицо от напряжения у него побагровело, взгляд обеспокоенно заметался. А лодку все больше тянуло к воронке. Она была уже метрах в десяти, расползавшаяся, закручивавшая крутым винтом воду в глубину. Ей ничего не стоило затянуть и лодку. Затянет, покрутит в глубине и выбросит далеко от себя. А потом и его с Аничкой выбросит, но уже не живых, а мертвых.

— Аничка, надо спасаться, — дрогнувшим голосом сказал Николай и начал нервно стягивать сапоги. На тот случай, если придется выплывать. Плавал же он неплохо.

Аничка в ответ на его слова ничего не сказала, только почему-то сильнее вцепилась в борта лодки, наивно полагая, что это может ее спасти. Пловчиха она была никуда. Николай же сбросил пиджак, брюки, рубаху и остался в трусах.