Остров любви

Упаду тебе в колени,
Теплые, как море юга.
Позабуду все волненья,
Клавка, милая подруга!

Падал ей в колени и читал тут же сочиненные стихи Володя, Володька, Владимир. И не было большего счастья. И не могло быть!

И когда утром проснулась, воздух был золотым и солнце лежало на полу, возле самой кровати. Голова Володи покоилась на ее груди. И это было так хорошо, так необыкновенно, что она даже готова была заплакать, не веря в свое такое счастье.

И началась сказочная жизнь!

Он написал поэму и посвятил ее ей, своей любимой. Но почему-то поэму не приняли в журнале. А он так на нее рассчитывал. Он даже собирался купить, получив гонорар, ей пальто. Потому что близилась зима, а она все еще бегала в легком демисезонном.

— Нет-нет, не надо, — отказывалась она, успокаивая его, — я же не зябну.

— Еще не хватало, чтобы ты зябла, — горячо говорил он, и уже какие-то нотки сомнения были в его голосе.

Да-да, что-то случилось с ним. Даже не столько с ним, сколько с его стихами. Он много работал. Написал еще две поэмы, несколько циклов стихов. Но его почему-то перестали печатать. Только изредка в сборниках «День поэзии» появлялись его стихи, да еще в журнальных тематических подборках. Но этого было куда как мало, чтобы обеспечивать свою семью, тем более когда родился ребенок. Теща ворчала, и день ото дня все больше.

— Мама, мама, не надо! — доносился из-за стены голос жены.

Но мать была непреклонна, как жизнь со своими суровыми законами приземления.

— Если не может своими стишками зарабатывать, пусть идет на завод! — говорила она.

— Мама! Мама!

Он все слышал — будь проклят тот архитектор, который соорудил такой домик. Муха за стеной пролетит — слышно.

— Что будем делать? — сказал Володя Клаве, когда она пришла к нему заплаканная.

— Не знаю…

— И я не знаю! Ты видишь, я пишу, пишу! — закричал он. — Но из меня словно душу вынули. Я пустой, понимаешь, пустой! Я наверно, слишком много получил радости. А поэт не должен быть счастливым! И вот теперь мне нечего сказать. Я — пустой! Мне нельзя жить. Я должен умереть!

Но он не умер. Стал пить. И чем больше пил, тем безысходнее понимал, что из него ничего не вышло.

* * *

Как-то Клавдия Савельева шла по Невскому проспекту. И неожиданно повстречала… господи, никогда бы не подумала!

— Сережа!

Да, это был Сережа Круглов. В канадской дубленке, в росомаховой шапке, с «дипломатом». Резко обернулся — кто это, мол, так с ним бесцеремонно?

— Господи, Клава! — подошел, поцеловал ей руку. А рука у нее к тому времени была уже натруженная от авосек, сумок, в которых она таскала продукты. Мужа у нее уже не было. Спился. Уходя, прочитал свое последнее стихотворение:

Я надену саван черный ночью темною,
Захлестну безумства жизни круг…

Она его не удерживала. Захлестывай!..

— Как живешь, Сережа?

— Клава, милая Клава, — только и сказал он, глядя в ее усталые глаза.

И она поняла, что все, что могло быть с ним прекрасного, все ушло, пропало. И заплакать бы, но сдержалась. Спросила:

— Так как живешь?

— Хорошо, — ответил он. И в его ответе не было похвальбы.

— А в чем заключается твое «хорошо»?

— Изобрел межзвездный корабль. Жаль, что не могу на нем тебя увезти. Надо бы пораньше…

* * *

Рассказано о том, как сложилась жизнь у Клавы Савельевой, когда она вышла замуж за Володю Семенова.

Но вот что было бы, если бы она вышла замуж за Сережу Круглова.

* * *

Боже, как она любила Сережу Круглова. Он говорил ей о звездах, о том, что сделает такой корабль, который полетит к Луне, и потом в далекие галактики. Слушая необыкновенные слова о прекрасном, Клава припадала к его плечу, и ей казалось, что Сережа в своем корабле уносит ее в сказочный звездный мир. И, замирая от восторга, целовалась с ним. Ах как она целовалась!..

И он еще говорил, страстно, увлеченно:

— Понимаешь, в космосе есть то, чего нет на Земле! — И, улыбаясь, добавлял: — Кроме тебя! — И смеялся, и целовал ее, и она смеялась и целовала его. А потом сидела у окна, и все думала: «Кого же из них двоих выбрать?» Обоих любила. И — ах! — если бы можно было, чтобы двое сидели возле нее, всегда, всегда вместе с ней! И один бы летел мечтой к звездам, а другой читал бы стихи.

Но жизнь была со своими приземленными законами и диктовала свое. И Клава плакала, то думая об одном, то о другом.

— Ну, мама, мама, ну почему нельзя так, чтобы всегда быть с ними?

Мама не понимала ее. И, как суровый закон жизни, властно говорила:

— Выходи за Сережу Круглова. Это надежно. Конструктор. А что этот поэтик, мотылек какой-то.

И она вышла замуж за Сережу Круглова, молодого, подающего большие надежды конструктора.

На свадьбе было много гостей — молодые ученые, были и старые. И все произносили заздравные тосты и кричали: «Горько!» Танцевали. И все это было замечательно!