Остров любви

Я никогда не видал, чтобы кто-либо так рубил. Похоже, К. В. рассердился на дерево и решил его побороть. Короткие, быстрые, сильные, точные взмахи, удары, как выстрелы, в сторону летящая щепа — и большое дерево с глухим простоном, словно сожалея, что его так быстро отправили на землю, валится, ломая все на своем пути. Снег падает вниз. А К. В. уже рубит другое дерево, третье, четвертое. Рубщики жмут вовсю, идя за ним, снегопад с деревьев увеличивается.

— Вот так надо работать, надо быть злым, тогда ничто не страшно. — К. В. передает топор и кричит мне, чтобы я вешил. На мне, подвешенный через плечо, его портфель, набитый деньгами и документами. Утром я ввалился в воду, валенок обледенел, носок примерз, но я бегу, пренебрегая всем этим. Мне дьявольски не хочется, чтобы он и мне показал, как надо работать. Работали до темноты, — кстати, она наступает в шесть вечера, — идем домой. Путь далекий и тяжелый.

29 ноября поехали на Талиджак-Макит. Только два дня работы — и снова переезд. Прошли по Амгуни, по заберегам, двенадцать километров и остановились в хорошем сосновом лесу.

— Эх, черт возьми, если бы не землянка, через пару дней подошли бы к смычке, — сетует К. В.

Дело все в том, что мы-то, ИТР, поместились в палатке, а рабочие под звездным, черным небом. Палатка маленькая, на двух человек — то есть на две койки. Но поместились в ней четверо. Мне пришлось лечь с Машей. Маша было заупрямилась, но ничего ей не оставалось делать, как примириться. Легла и нос уткнула в палатку, а сбоку, осторожно, чтобы не обжечься о печку, приспособился я. Свеча тотчас погасла, и в палатке наступила темнота. Кровать очень узкая для двоих, от печки палит, — в силу необходимости стал двигаться к Маше.

— Ты чего? — спросила она.

— А жарко.

— А мне холодно, тут откуда-то дует, замерзла…

20 декабря. Любовь и работа заняли все время, я вот только сегодня выбрал свободную минуту, да и ту оторвал от сна, а спать приходится четыре-пять часов в сутки. Я женился. Вот уже восемнадцать дней как женат. А расстались мы вчера. Она осталась на Талиджаке, а я ушел рано, в темноте, чтобы не сорвать день Всеволоду в Керби. Пикетаж окончен. Последний пикет мы промерили с Васьком вдвоем, и когда я домерял до встречного пикета, то сказал ему, что он «присутствует при большом факте, при смычке двух партий!». Васёк улыбнулся, хитро подмигнул и сказал: «Надо бы литру распить».

— Да, надо бы. И не одну, а много, — ответил я.

— Ну, много — спились бы, а так, для радости…

Коротко о прошедшем. Десятого декабря пришло к нам на Талиджак из Могды сообщение о выборах в Верховный Совет, и предлагалось к двенадцати часам 12 декабря прибыть в Могды. А расстояние — пятьдесят три километра. Все решили идти сегодня же, десятого.

Ник. Александрович хотел было не идти, но его уговорили тем, что повезут на нартах. В три часа дня рабочие увезли Ник. Александровича. Мы с Маней остались. Так хотелось побыть наедине. Вышли утром одиннадцатого. Шли и целовались.

Было темно и очень холодно. Лед гулко ухал, оседая от мороза. Когда появились бледные тени рассвета, я оглянулся. Оказалось, мы прошли очень мало, а времени утекло достаточно. Я вспомнил сказанные с ехидцей слова Ник. Александровича: «Думаю я, что не быть вам в Могдах». Он здорово изменился по отношению к нам. Я вспомнил еще раз слова Ник. Александровича и увеличил шаг. Вспомнил, как он сказал, узнав, что мы женились, что это у него «не первый случай в жизни, когда женятся на изысканиях. Один раз женился старший инженер на чертежнице, потом нивелировщик на пикетажистке, а сейчас пикетажист на геологине. Брак комплексный, как и партия… Да!»

Наступил день и принес с собой ветер. К счастью, попутный. Изредка оборачиваясь, я наблюдал за Маней. Идти было тяжело, все замел ветер. Спрашивал: «Не устала?» Отвечала: «Нет», — и шел дальше. Я «боялся» задержаться около нее хоть на секунду, вслед за секундой полетели бы минуты, и мы бы опять стояли и целовались…

В Могды пришли поздно вечером. Ноги подкашивались от усталости. На протоке увидали мальчишку-эвенка.

— Могды далеко? — спросил я.

— Не.

— Сколько километров?

— Нет километров.

Ободренные, пошли дальше уже тропой. И хотя «нет километров», все же два еще прошли. Ввалились в зимовку. Сквозь махорочный дым виднелось множество лиц. Тут были и наши, и из соседней партии. Соснин, разгладив бороду и усы, церемонно изогнулся и, сунув руку «рыбкой», сказал:

— Желаю счастья, Сергей Алексеевич, и многие лета…

Забавно, но приятно. Всего мы шли десять часов от Талиджака до Могды, из них полчаса на отдых. Спали крепко. На другой день выборы. В этот же день вечером было совещание. 13 декабря пошли обратно. Я остался на Керби, а Маня пошла на Талиджак. И мне грустно. Только день прошел, а уже нестерпимо без нее.

1 января 1938 года. Зимовка. Огарок свечи. Черные земляные стены. Раскаленные бока и трубы печки. На столе шесть шапок. За столом Юрок.

— Проходите, — говорит Юрок, и мы с Маней проходим.