Остров любви

До сегодняшнего вечера девушка думала, что унаследовала от матери гораздо более деликатную чувственность, чем того требовали от женщины супружеские отношения. Для Луизы близость с мужем была самой настоящей пыткой. И только после рождения Глори, когда Джулиан перестал ночевать в ее комнате, она вздохнула спокойно. Мать объясняла дочери: то, что происходит в постели между мужчиной и женщиной, необходимо лишь для продолжения рода, для того, чтобы внести в мир новую жизнь. Удовольствие же от этого получал лишь мужчина. Глори верила матери. До сегодняшнего вечера. Она была уверена, что унаследовала холодность матери, а не страстность отца. Теперь же эта уверенность пошатнулась.

Джулиан заметил, как изменились отношения дочери и капитана на следующее утро, когда они вошли в столовую. Накануне вечером оба, сославшись на усталость, разошлись по своим комнатам. Утром Глори то и дело украдкой посматривала на Николаса из-под густых длинных ресниц.

Тот только улыбался, но теперь улыбка не казалась натянутой и показной, как раньше. Особенно, когда его взгляд задерживался на смущенной девушке.

Джулиан терялся в догадках, что, интересно, могло произойти на дороге вчера вечером, и одна частичка его души было засомневалась, не слишком ли он торопил события, подталкивая их друг к другу? Другая успокаивала и вселяла надежду, может быть, дочери улыбнется счастье, и она встретит такую же любовь, какую испытал и он.

Но Николас уезжал. По выражению лица Глори без особого труда можно было понять, что ей этого совсем не хочется. Да и сам Блэкуэлл не казался веселым.

– До свидания, капитан, – попрощалась с ним Глори. Они вышли на веранду, залитую теплыми лучами весеннего солнышка.

Николас прикоснулся к тоненьким пальчикам девушки и поднес их к губам. Его глаза, обычно темно-серые, казались почему-то светлее.

– Очень рад, что мы познакомились, мисс Саммерфилд. Рад гораздо больше, чем мог предположить.

– Вы скоро вернетесь в Чарлстон? – спросила Глори, больше всего на свете желая, чтобы он сказал «да».

– Боюсь, что нет. – К этому Николас ничего не добавил, и Джулиан недоумевал, почему его слова прозвучали как прощание, хотя лицо говорило совсем о другом.

Глория выпрямилась.

– В таком случае, желаю вам всего хорошего. – Она повернулась, чтобы уйти с высоко поднятой головой.

– А вы, Глори, не довольствуйтесь малым, когда можете получить все, – он красноречиво посмотрел на Джулиана. Потом сел в экипаж. Лошадь, на которой он приехал сюда, была привязана сзади. Утром капитан обнаружил, что конь хромает, поэтому Моуз вызвался отвезти его в Чарлстон.

– Еще раз большое спасибо, Джулиан, – поблагодарил Николас.

Когда экипаж отъехал, мистер Саммерфилд подошел к дочери. Она смотрела вслед экипажу, пока тот не свернул и не скрылся из вида.

– Он ведь понравился тебе, верно? – мягко спросил Джулиан, встретившись с беспокойным взглядом дочери.

– Даже слишком. – Это было все, что смогла произнести Глори.

Все следующие после именин недели Глори пыталась забыть Николаса Блэкуэлла. Она присутствовала на нескольких званых вечерах и на костюмированном балу Мириам. Теперь мужчины, увивавшиеся вокруг девушки, казались или слишком молодыми, или чересчур щеголеватыми. Глори, поцеловав Эрика, не испытала ровным счетом ничего. При встречах с Лавинией Бонд у нее разыгрывалось воображение: Николас лежит рядом с этой хорошенькой рыжеволосой женщиной, ласкает ее, целует. Глори испытывала жгучую ревность, почему Лавиния, а не она?

И только к первому мая жизнь девушки кое-как вошла в привычное русло. Она отказалась выйти замуж за Эрика Диксона, несмотря на все уговоры матери.

– Пора выходить замуж, – говорила Луиза. – Эрик – настоящий джентльмен, южанин. Вы будете великолепной парой!

Это было так похоже на нее. Их брак с Джулианом Саммерфилдом заключался по расчету. Любовью здесь и не пахло. Насколько Глори знала, ее мать никогда по-настоящему не любила. Она жила со своим мужем в одном доме, только и всего. Гордясь плантацией, которую они построили вместе, Луиза высоко ценила семью и собственную усадьбу. Она любила дочь и Джулиана, но по-своему. На самом деле миссис Саммерфилд жила в другом, далеком мире, где близость друг с другом непозволительна.

Глори сидела наверху, в гостиной, упражняясь в игре на фортепиано и греясь в лучах солнышка, светившего в открытое окно. В комнату вошла мать. Девушка никогда прежде не видела ее такой бледной, никогда еще выражение столь полного отчаяния не появлялось на обычно безмятежном лице.

– Мама! Господи, что случилось? – Вскочив с табурета, стоящего перед пианино, она бросилась к матери, путаясь в юбках пышного платья, отделанного рюшами. За Луизой в гостиную вбежала Плэнти, а за ней – рыдающая Эйприл.

– Помоги своей мамочке сесть на диван, девочка моя, – велела Плэнти. – И сама присядь тоже.

– Зачем? Плэнти, объясни, наконец, что произошло?