О том, что в её телесной оболочке существует ещё одно, другое «я», она смутно догадывалась уже давно. Всё, что происходило с её двойником, принявшим обличие девушки-мотоциклистки, запечатлевалось в её сознании в виде бессвязных, расплывчатых эпизодов, похожих на обрывки полузабытых снов, но когда в клинике ей показали видеозапись сеанса гипноза и Ёко увидела на экране не себя, а совершенно другую женщину — с другим голосом, выражением лица, повадками — она невольно содрогнулась.
«Вы слишком отгородились от внешнего мира, — объяснил ей врач. — Затворившись в стенах склада, вы общались с одними манекенами. И в конце концов подавляемые вами желания и амбиции пробились наружу в форме вашего ментального двойника».
Вновь и вновь пересматривая видеозапись, на которой она представала в образе мотоциклистки, Ёко постепенно стала понимать, что в глубине души всегда хотела быть похожей на неё.
— Значит, ты знал о моей болезни? — спросила она братишку, который начал прибирать в комнате.
— Угу, — коротко отозвался тот, а потом добавил: — Жаль, теперь мы уже не сможем поехать на остров.
— Почему же? Я поеду, — возразила Ёко, но тот рассмеялся:
— Ты не сможешь. Чтобы добраться туда, надо плыть в резиновой лодке по морю, да ещё в кромешной темноте. Это тебе не прогулка в парке.
— Но я же ездила туда.
— Это была не совсем ты.
— Нет, это была я, — твёрдо сказала Ёко, отвечая не столько ему, сколько себе самой. Ей ещё предстояло до конца осознать, что женщиной, лежавшей в объятиях легкомысленного, безрассудного, почти незнакомого ей человека, тоже была она…
Вся беда в том, считала Ёко, что Сёдзо Сакаи переступил черту, отделявшую его жизнь от мира фантазий, рождённых в тайных глубинах её души. А ведь, инстинктивно понимая это, она недвусмысленно предупреждала его об опасности.
Она старалась по возможности не думать о Сёдзо, но каждый раз, когда его образ воскресал в её памяти, у неё болезненно сжималось сердце. Может быть, это и есть любовь? Во всяком случае, прежде ничего подобного она не испытывала.
«Вы не должны себя винить. То, что гибель этого человека совпала с вашими фантазиями, было всего лишь случайностью. В конце концов, реальность — это одно, а фантазии — совсем другое», — со всей определённостью заявил ей врач. Но Ёко до сих пор не была уверена, так ли это на самом деле. Надо ещё разобраться, что такое реальность…
— Та-ак, сюда мы поставим компьютер, сюда — видеоприставку, а вот сюда — магнитофон для переписывания видеокассет, — бормотал мальчик, обходя комнату. — Правда, придётся немного повозиться с проводкой.
— Пойми, это склад. И жить здесь неполезно для здоровья, — заметила Ёко.
— Ничего подобного, это космический корабль. Он будет возить руду с Альфа Центавры.
Человек творит реальность из своих фантазий. Да и вообще, разве существует какая-то одна, «настоящая» реальность? Находясь в клинике, Ёко подумывала о том, чтобы после выписки покинуть эту дыру и переехать в нормальную квартиру, но теперь она всё больше убеждалась в том, что делать этого не стоит. Ведь именно здесь, в этих стенах, рождаются её фантазии, а они-то и есть для неё реальность.
«Вы должны положить конец своей затворнической жизни, — наставлял её врач. — Если вы не смените обстановку, у вас снова начнут появляться какие-нибудь двойники».
Что ж, может быть. И всё-таки Ёко казалось, что никакой абсолютной, истинной реальности не существует. Теперь уже не существует… Было нечто такое, о чём она знала не опосредованно, благодаря своему двойнику, а видела на острове собственными глазами. Среди множества воспоминаний, неясных и беспорядочных, как изображение на плохой видеоплёнке, одна только эта картина накрепко запечатлелась в её памяти и теперь вновь, словно наяву, предстала перед её мысленным взором.
Это были глаза мёртвого Сёдзо. Как она узнала потом, причиной его смерти стала внезапная остановка сердца вследствие шока, но когда она увидела висящий вниз головой труп, её поразили эти неправдоподобно расширенные глаза.
— Знаешь, в глазах Сакаи-сана отражалась панорама Токио. Как бы опрокинутая вверх дном.
— Так не бывает. Этого невозможно увидеть, — возразил ей брат, но, несмотря на его категоричный тон, Ёко была абсолютно уверена в собственной правоте.
Надо снова поехать туда, подняться на насыпь и сфотографировать «рыбьим глазом» открывающуюся оттуда панораму города, чтобы получилось перевёрнутое изображение. Чтобы море оказалось наверху, небо — внизу, а между ними вниз головой висели токийские небоскрёбы.
Ёко не знала, что выражает эта картина, но она бередила ей душу. Ей казалось, что в этом образе заключён какой-то очень важный смысл, зашифровано какое-то прощальное послание, оставленное миру странным человеком по имени Сёдзо Сакаи.