Остров метелей

— Умилык! Посмотри в море. Оно спокойное. Оно доброе. Таким был мой отец, когда он мне, мальчику, гладил голову.

Море — отец эскимосов. Оно кормит их. Дает им зверя для пищи, шкуры для жилья, лодок и обуви, жир для отопления. Дает, как хороший отец своим детям.

Но есть на земле ветер. Дух его не любит людей. Он всегда хочет сделать им зло. И летом и зимой. У него большое злое сердце и маленькая глупая голова. Эскимос никогда не знает, вернется ли он с моря или нет. И зимой, когда море покрыто льдом, и летом, когда много воды, мы в море столько же смотрим на небо, откуда приходит ветер, сколько на море, где живет зверь.

Мой отец был большой охотник. Он любил море и не боялся ветра. Он умел читать в небе, как ты читаешь свои книги и знал, когда придет сильный ветер. Если ветер догонял его в море, отец умел бороться с ним. Тогда охотники говорили: «Пусть за руль сядет Каллю, пусть он управляет парусом». И все благополучно возвращались на берег. С отцам охотники не боялись уходить в море. Они привозили много нерп, лахтаков и моржей и редко бросали добычу, отдавая ее ветру.

У нас всегда было много мяса. Светильник всегда был наполнен жиром. За пологом лежали звериные шкуры. За шкуры и жир морского зверя чукчи давали нам теплую одежду из оленьего меха. Моя сестра Агык всегда носила одежду из самых пестрых пыжиков [49].

А потом к нам пришел большой человек с огненными волосами в большой железной лодке. Вы называете ее пароходом. Его послали к нам американские купцы. Матросы с парохода построили ему маленький дом и сложили около него много ящиков. В них были ружья, патроны, табак, чай, мука, сухари, рубашки и много красивых бус. Мы приносили шкуры, нам давали топоры, угощали виски. Нам было хорошо, пока у нас было много шкур. Потом они кончились. Все, что мы добывали в море и на земле, мы отдавали за товары, и нам уже нечего было давать чукчам за оленьи шкуры. А наша одежда уже вытерлась и не грела. На охоте мы мерзли и мало убивали зверя. Мяса стало не хватать. Человек с огненными волосами сначала давал нам сухари, табак и сахар. Потом сказал: «Давайте шкуры — я дам сухари». Мы сказали, что у нас нет шкур. «Тогда ешьте камни», — сказал он. Но мы не умели есть камни. Мужчина может долго не есть, но наши матери, сестры и дети хотели есть и плакали. Мы ходили на охоту в любую погоду, но весна только начиналась — зверя было мало, и он не подпускал к себе.

Однажды отец сказал: «Сегодня будет сильный ветер. Кто пойдет на лед, не должен там долго оставаться. Лучше совсем не ходить».

Мать лежала, не вставал. Сестра Агык, с белым лицом в старой грязной кухлянке, сидела и молча качалась вот так. (Анъялык поджал ноги, положил руки на живот и медленно стал раскачиваться вперед и назад.)

Тогда я взял винчестер, три патрона, которые у меня ещё были, и пошел на лед. Долго я шел, пока не увидел нерпу. Она лежала на льду, но спала плохо, часто поднимала голову и смотрела кругом. Я полз к ней по льду и останавливался, как только она поднимала голову. Я сильно замерз, мои зубы стучали, руки дрожали. Наконец я подполз близко, спрятал руки под одежду и согрел их па груди. Потом выстрелил, и нерпа осталась лежать. Я прыгал, танцевал и пел вокруг нее. Я кричал: «Мать, сестра! Вы будете есть мясо! Пусть человек с огненными волосами сам ест камни!»

Потом я привязал нерпу ремнем и бегом потащил ее к берегу. Но до берега было далеко, и я скоро устал. Я съел мозги нерпы, напился ее крови и опять пошел к берегу. Теперь я заметил, что навстречу мне дует ветер. Скоро он стал сильнее и начал мести снег. Я побежал, но ветер мешал мне. Я испугался, бросил нерпу и быстрее побежал к берегу. Потом вспомнил мать и сестру, вернулся назад, взял нерпу и побежал. Потом упал и пополз. Я уже был близко от берега, когда услышал треск, словно кто-то выстрелил из ружья. Это сломался лёд. Я встал на ноги, но было уже поздно. Лед отделился от берега, и трещина была очень широкая. На льду, который остался у берега, я увидел отца, моего брата. Югунхака и других эскимосов. Отец бросил мне длинный ремень и показал, чтобы я обвязал грудь и бросился в воду. Но я подумал, что ремень оборвется и я утону, и не взял его. Лед уходил от берега. Трещина стала шире, конец ремня ушел в воду.

Меня уносило в море. Ветер дул сильнее. На ногах стоять было трудно. Я сел на лед. А отец бегал от одного человека к другому и о чем-то говорил. Потом встал на колени и протянул К людям руки. Многие повернулись к нему спиной и ушли, но остальные столкнули в воду вельбот, положили в него весла, оттолкнулись от берега и начали грести ко мне. Скоро вельбот ударился в лед, и я прыгнул в него. Кроме отца, брата Югунхака и Меня в вельботе было еще пять человек. Мы все гребли, но ветер уносил нас в море. Тогда отец приказал поднять парус. Но ветер порвал его, и нас прижало ко льду. Теперь берег был уже далеко. Лед ломался, льдины окружили вельбот, и вместе с ними нас несло все дальше и дальше. К концу дня мы уже не видели берега.