Остров мира

— Земли тут нет, а, стало быть, и рек тоже, — дополнил его Митч. Остатки топлива да машинное масло — вот и все жидкости на острове. Помнишь, зачем мы у тебя парашют отобрали, когда встретили? Дождевую воду собирать. Очень удобно, между прочим. Под дыру в центре ставим бочку, а сам купол растягиваем. Тут бывают сильные дожди, поэтому вода иногда стоит во многих местах внутри разного хоть чуть-чуть герметичного хлама, оказавшегося под дождем.

— Вода — то немногое, в чем мы независимы от Миротворцев. Во всем остальном они могут нам отказать в любой момент. Привыкай, Алекс! — понимающе добавил Эрвин. — Тебе здесь тоже теперь жить.

— Прожить всю жизнь и умереть здесь. — Алекс вздохнул. — Не лучший вариант.

— Не расстраивайся, — подбодрил его Эрвин. — Все люди смертны. И не только люди. В этот мире вечно живет только Международный валютный фонд.

Алексу было трудно идти даже после того, как он поменял обувь на более подходящую по размеру.

Сказывалась усталость сумасшедшего дня, проведенного на ногах. Эрвин, явно переносивший такие вещи регулярно, держался все так же бодро.

Если бы можно было передвигаться бегом в этих стальных лабиринтах, он бы без сомнения помчался вперед. Митч слегка устал, выражая свою усталость в поминутных вопросах о том, сколько еще осталось идти.

Эрвин иногда отвечал, что по сравнению с тем, сколько они прошли за день, оставшийся путь — мелочь, а иногда просто пропускал вопросы мимо ушей, разглядывая очередную подозрительную дверь.

Одна из ловушек была особенно изящной.

Полуприкрытая стальная дверь зажимала собой гранату без предохранительной чеки. Эрвин протиснулся в узкую щель, оставленную дверью, и оттуда восхитился создателем этой ловушки еще раз:

— Настоящий гений познается при отсутствии чего-либо необходимого для его творения. Не каждый заметит эту игрушку даже с моей стороны.

— Хочешь сказать, что она рассчитана на то, что пойдут с той же стороны, с которой идем мы? — Митч пролез следом.

— Как и добрая половина всех ловушек здесь. Вторая половина сделана так, чтобы попался идущий с другой стороны. И лишь немногие эффективны против двух направлений сразу. Но может найтись и такой растяпа, что толкнет дверь вперед, не заметив подвоха.

Алекс осторожно втиснулся следом за Митчем, заметив между делом:

— Это крайне нелогично.

— Что? — Эрвин посветил Алексу в лицо, приняв его слова за упрек в свой адрес.

— Не логично устраивать все эти ловушки, — Алекс отстранил фонарь рукой. — Если этот кто-то хотел, чтобы сюда не прошли без его ведома, мог бы замуровать все входы, кроме одного, а на этом одном поставить замок.

— И закидать чем-нибудь, чтобы никто и не подумал, что есть какой-то ход, — Эрвин понял мысль Алекса, но развил ее уже по-своему:

— Ты правильно говоришь. Но, возможно, он хотел, чтобы сюда мог зайти каждый. Кто угодно. А вот возможность выйти с другой стороны получал бы только тот, кто преодолеет все его ловушки.

— Еще глупее! — ответил Алекс. — Какой для него смысл в этих ловушках, если кто-то все равно сможет их преодолеть?

Эрвин немного подумал и изрек:

— Весь остров — это большая ловушка, состоящая из множества маленьких. Есть ли смысл в их преодолении? Не больший, чем в жизни вообще!

Наконец наступил долгожданный момент. Эрвин остановился, и, улыбнувшись, осветил надпись, сделанную на полу белой краской.

— Что здесь написано? — поинтересовался Митч, как и Алекс не знавший языков кроме 'смеси'.

— Здесь написано 'Добро пожаловать домой, дорогой Эрвин!' — гордо зачитал Эрвин. — Мы сейчас в том самом корабле, надстройка которого работала у меня наблюдательным пунктом, пока я не спустился с нее вниз, и не обнаружил этот ход. Здесь чисто.

Мин нет. Если только в мое отсутствие кто-нибудь не решил сделать мне сюрприз. Сюрпризов не обнаружилось. Поднявшись несколькими уровнями выше, они оказались на капитанском мостике судна. Оборудование здесь находилось в ужасном состоянии, повсюду валялся самый разнообразный мусор. Через грязные стекла было видно вечернее небо, утыканное звездами. Вокруг в сгущавшемся сумраке был заметен привычный пейзаж острова — хаос форм и размеров, возведенный в ранг принципа мирообразования.

— Пришли? — осведомился Митч.

— Почти, — Эрвин вглядывался в темноту.

— Эх! Прекрасна Родина вечернюю порой — без фонаря хрен попадешь домой.

— Что это значит? — Алекс не знал языка, на котором эту фразу произнес Эрвин, но уловил то, что тот говорил в рифму.

— Это значит — 'Не все то Родина, что блестит', — перевел Эрвин, выбираясь на ближайший кусок металла, нависший над палубой корабля.

— А где птицы? Это же Земля птиц?- с картинным недовольством произнес Митч. — Спят?

— Вечным сном, — ответил Эрвин. — Я стою на крыле одной из них.

Его фонарь осветил контуры большого треугольного крыла самолета, за тем выхватил из мрака очертания хвостового оперения. Перенеся луч в другую сторону, Эрвин обвел им острый нос машины и остекление одноместной кабины.

— Самолеты? — догадался Алекс. — Сколько их здесь?

— Все, — Эрвин пошел по крылу дальше, в несколько шагов оказавшись у его корня. — Все военные самолеты.