Остров мужества

Однако, как ни осторожно ступают лёгкие лапки, а медвежьи ушки тоже на макушке. Вот медведица повернула голову, глухо рыкнула — как отдалённый гром прокатился. И снова опустила голову. Она не испугалась — здесь на острове у медведей нет врагов, — просто не хотела, чтобы ей надоедали. Повторять не требовалось; песец исчез, точно его ветром сдуло.

Пурга не заставила себя ждать. На другой же день земля, небо всё закрутилось в белом вихре. Медведица не шевельнулась: это то, что ей и требовалось. Буря бесновалась всю ночь. Снег летел, не задерживаясь на ровных местах, сыпался в пропасти, заполняя их рыхлым обманчивым пухом: ступишь — не обрадуешься. Наткнувшись на преграду, буря разъярилась ещё больше, валы снега громоздила друг на друга выше и выше. И, когда она утихла, на месте под обрывом, где накануне легла медведица, возвышался сияющий снежный холм…

«Пойдём — не пойдём? Пойдём — не пойдём?» Ванюшка с утра, как встали, метался то на улицу, то опять в избу.

— Всё тепло из избы выпустил, — строго сказал отец. — Чего тебя разбирает?

— Степан за олешками меня взять обещал, — смущённо ответил Ванюшка. — Я на погоду смотрю.

— То-то ты в погоде крепко понимаешь, — усмехнулся Степан. Сидя на нарах, он старательно чистил и без того чистую свою пищаль. Пищаль была очень старая, ещё от деда Степану досталась, только ложа новая, вытесана и прилажена его умелыми руками. Степан эту пищаль ни на какую новую не сменял бы.

— Плечо у меня разболелось чего-то, лук натянуть не даёт, а свежинки хочется. Так и быть, одну пулю на одного олешка страчу. Пищаль у меня сама куда надо вцелит, знай, держи крепче, чтобы щеку не разворотило, — он любовно погладил тяжёлый ствол. — Приклад-то я сам сготовил, уж так ладно к плечу ложится. Валим, Ванюшка, ты на меня олешков гнать будешь, а я за камешком схоронюсь, их встречу. На лайкино место брехать наладишься.

— Сам ты пустобрёх хороший, тебе и лайки не надобно, — сердито отозвался Фёдор из сеней.

Степан вспыхнул, повернулся было к двери, да тут Алексей успел, положил ему руку на плечо.

— Не трожь, дай срок, сам в чувство придёт, — проговорил он тихо, чтобы Фёдор из сеней не услыхал. — Ему твоего тяжелей, сам знаешь, ребята малые остались, в ты — одна голова не бедна, а и бедна, так одна.

Степан горяч, да отходчив, сразу остыл, встал, только головой Ванюшке на дверь мотнул — собирайся, пойдём. Говорить, видно, опасался: Фёдор на голос опять чего бухнет и не стерпишь.

— Не ходили бы сейчас, — промолвил Алексей. — Погода ненадёжная, оленям что: соберутся в кучу и стоят тесно. Который замёрзнет — в середину лезет, так и крутится вперёд да назад, покуда не стиш'uтся.

— А мы к ним тоже, в самую серёдку, — засмеялся Степан. — Собирайся, Ванюшка, вот мясо в рыбьем пузыре, за пазуху сунь, чтобы на замёрзло. Оголодаем и пожуём.

Алексей вздохнул, спорить не стал. Неспокойно ему за погоду, но когда сердце у Степана разгорится, лучше пускай пробежит, остынет. Длинна суровая зима, в тесной избе с миром да ладом её пережить тяжко. А уж если заноза вроде Фёдора заведётся — и вовсе трудно станет.

Степан уже направился к двери, но её как раз загородила спина Фёдора. Пятясь, он тащил в избу для какой-то потребы оленью шкуру.

Степан отстранился, пропустил его.

— Пойдём, Ванюшка, — проговорил задорно. — На олешков брехать и то лучше, чем на людей дуром кидаться.

Фёдор с размаху бросил шкуру на пол, весь точно ощетинился, но Степан, не глядя на него, шагнул в сени, рывком распахнул наружную дверь и вышел. Ванюшка торопливо и радостно кинулся за ним.

Солнце уже давно не поднималось высоко в небо: выглянет, будто нехотя, над краем земли проплывёт и опять вниз уходит, каждый день всё ниже и ниже.

— Вишь как заленилось, — говорил Ванюшка, с трудом поспевая за широким шагом Степана, — точно его за ремень кто привязал да вниз тянет.

— Скоро и вовсе от земли не оторвётся, силы не хватит, — отвечал Степан на ходу. — Высунет макушку: «Пускай, мол, на меня в последний раз люди да звери полюбуются», и скроется. Долгие месяцы нам его ждать доведётся.

— Стёпа, а как же на охоту ходить будем? — не отставал Ванюшка. — В избе в потёмках и то, чего надо, не найдёшь, а тут и вовсе…

— Чего «вовсе»? — удивился Степан. — Нам и без солнца видно будет. Сполохи дорогу покажут. Месяц скоро без заходу по небу вкруг пойдёт, хоть и малый свет от него, а всё же свет. Кулемки [13]да пасти на песцов ставить будем, к ним без солнца дорогу найдём.

Степан говорил вполголоса и Ванюшке так наказывал, а сам то и дело нагибался, хмурился и головой качал: куда олешки подевались, ни одного свежего следа нет. Не пургу ли почуяли, в затишные места подались?

И вдруг остановился.

— Гляди, Ванюшка, ох, и неладно, — вымолвил.

Впереди, как из-за края земли, поднялась новая туча и сразу захватила полнеба. Огромная тёмная стена росла на глазах и надвигалась всё ближе. От неё отделились крутящиеся столбы и со страшной быстротой понеслись вперёд.