Остров мужества

Однако, как ни осторожно ступают лёгкие лапки, а медвежьи ушки тоже на макушке. Вот медведица повернула голову, глухо рыкнула – как отдалённый гром прокатился. И снова опустила голову. Она не испугалась – здесь на острове у медведей нет врагов, – просто не хотела, чтобы ей надоедали. Повторять не требовалось; песец исчез, точно его ветром сдуло.

Пурга не заставила себя ждать. На другой же день земля, небо всё закрутилось в белом вихре. Медведица не шевельнулась: это то, что ей и требовалось. Буря бесновалась всю ночь. Снег летел, не задерживаясь на ровных местах, сыпался в пропасти, заполняя их рыхлым обманчивым пухом: ступишь – не обрадуешься. Наткнувшись на преграду, буря разъярилась ещё больше, валы снега громоздила друг на друга выше и выше. И, когда она утихла, на месте под обрывом, где накануне легла медведица, возвышался сияющий снежный холм…

«Пойдём – не пойдём? Пойдём – не пойдём?» Ванюшка с утра, как встали, метался то на улицу, то опять в избу.

– Всё тепло из избы выпустил, – строго сказал отец. – Чего тебя разбирает?

– Степан за олешками меня взять обещал, – смущённо ответил Ванюшка. – Я на погоду смотрю.

– То-то ты в погоде крепко понимаешь, – усмехнулся Степан. Сидя на нарах, он старательно чистил и без того чистую свою пищаль. Пищаль была очень старая, ещё от деда Степану досталась, только ложа новая, вытесана и прилажена его умелыми руками. Степан эту пищаль ни на какую новую не сменял бы.

– Плечо у меня разболелось чего-то, лук натянуть не даёт, а свежинки хочется. Так и быть, одну пулю на одного олешка страчу. Пищаль у меня сама куда надо вцелит, знай, держи крепче, чтобы щеку не разворотило, – он любовно погладил тяжёлый ствол. – Приклад-то я сам сготовил, уж так ладно к плечу ложится. Валим, Ванюшка, ты на меня олешков гнать будешь, а я за камешком схоронюсь, их встречу. На лайкино место брехать наладишься.

– Сам ты пустобрёх хороший, тебе и лайки не надобно, – сердито отозвался Фёдор из сеней.

Степан вспыхнул, повернулся было к двери, да тут Алексей успел, положил ему руку на плечо.

– Не трожь, дай срок, сам в чувство придёт, – проговорил он тихо, чтобы Фёдор из сеней не услыхал. – Ему твоего тяжелей, сам знаешь, ребята малые остались, в ты – одна голова не бедна, а и бедна, так одна.

Степан горяч, да отходчив, сразу остыл, встал, только головой Ванюшке на дверь мотнул – собирайся, пойдём. Говорить, видно, опасался: Фёдор на голос опять чего бухнет и не стерпишь.

– Не ходили бы сейчас, – промолвил Алексей. – Погода ненадёжная, оленям что: соберутся в кучу и стоят тесно. Который замёрзнет – в середину лезет, так и крутится вперёд да назад, покуда не стиштся.

– А мы к ним тоже, в самую серёдку, – засмеялся Степан. – Собирайся, Ванюшка, вот мясо в рыбьем пузыре, за пазуху сунь, чтобы на замёрзло. Оголодаем и пожуём.

Алексей вздохнул, спорить не стал. Неспокойно ему за погоду, но когда сердце у Степана разгорится, лучше пускай пробежит, остынет. Длинна суровая зима, в тесной избе с миром да ладом её пережить тяжко. А уж если заноза вроде Фёдора заведётся – и вовсе трудно станет.

Степан уже направился к двери, но её как раз загородила спина Фёдора. Пятясь, он тащил в избу для какой-то потребы оленью шкуру.

Степан отстранился, пропустил его.

– Пойдём, Ванюшка, – проговорил задорно. – На олешков брехать и то лучше, чем на людей дуром кидаться.

Фёдор с размаху бросил шкуру на пол, весь точно ощетинился, но Степан, не глядя на него, шагнул в сени, рывком распахнул наружную дверь и вышел. Ванюшка торопливо и радостно кинулся за ним.

Солнце уже давно не поднималось высоко в небо: выглянет, будто нехотя, над краем земли проплывёт и опять вниз уходит, каждый день всё ниже и ниже.

– Вишь как заленилось, – говорил Ванюшка, с трудом поспевая за широким шагом Степана, – точно его за ремень кто привязал да вниз тянет.

– Скоро и вовсе от земли не оторвётся, силы не хватит, – отвечал Степан на ходу. – Высунет макушку: «Пускай, мол, на меня в последний раз люди да звери полюбуются», и скроется. Долгие месяцы нам его ждать доведётся.

– Стёпа, а как же на охоту ходить будем? – не отставал Ванюшка. – В избе в потёмках и то, чего надо, не найдёшь, а тут и вовсе…

– Чего «вовсе»? – удивился Степан. – Нам и без солнца видно будет. Сполохи дорогу покажут. Месяц скоро без заходу по небу вкруг пойдёт, хоть и малый свет от него, а всё же свет. Кулемки[13] да пасти на песцов ставить будем, к ним без солнца дорогу найдём.

Степан говорил вполголоса и Ванюшке так наказывал, а сам то и дело нагибался, хмурился и головой качал: куда олешки подевались, ни одного свежего следа нет. Не пургу ли почуяли, в затишные места подались?

И вдруг остановился.

– Гляди, Ванюшка, ох, и неладно, – вымолвил.

Впереди, как из-за края земли, поднялась новая туча и сразу захватила полнеба. Огромная тёмная стена росла на глазах и надвигалась всё ближе. От неё отделились крутящиеся столбы и со страшной быстротой понеслись вперёд.