Остров на болоте

Районная власть правила в селе новую жизнь, сгоняя в колхоз бесконтрольно разбросанные по степи, живущие свободно крестьянские хозяйства и отдельные хутора. По иронии судьбы семидесятая годовщина освобождения крестьян от крепостной зависимости обернулась для них новой зависимостью…

Потянулись с хуторов возы, гружённые пожитками. Вновь прибывшим колхозникам для жилья отводились дома, отобранные у кулаков. Семейству Полыниных, прибывшему с хутора Рыбинского, отдали дом раскулаченных Тельниковых, стоявший в самом конце села на берегу реки. И Назаровский дом вскоре обрёл новых хозяев.

Мать Пелагея вместе со старшими дочерьми: Машей, Варей и Шурой, не покладая рук, трудилась, приводя в порядок старый сарай. За лето соорудили печь и вывели через земляную крышу трубу, устроили нары, заготовили кизяка на всю зиму. Первую зиму кое-как пережили все вместе. Но, видно, так уж заведено в этой жизни, что за одной бедой непременно следует другая. В тридцать втором на Поволжье обрушился новый голод.

Поздней осенью, когда были переловлены все суслики в округе, выдран из лиманов весь чакан – высушен и перемолот в муку, занесло в село нежданно-негаданную комиссию. Состояла эта странная комиссия из шести человек: двух штатских с белыми повязками на рукавах, трёх военных с кобурами на поясах и одного, вероятно, главного, одетого в длинный макинтош и кожаную фуражку, и с портфелем в руке. Комиссия объявила, что в районе обнаружен ящур, и посему велела ликвидировать всех живущих в селе лошадей.

Виданное ли дело?.. Народ возмутился. Поднявшийся шум взбодрил военных членов комиссии, и они заняли свои места…

– Ах ты! .. Что же это?

– Вона… как…

– Да как же без лошадей-то?

– Тише!

– А пахать весной на чём? На себе плуги таскать? А?..

– Ить с голоду передохнем !..

– Есть указание, товарищи!

Гул на площади. Выкрики и поднятые кулаки из толпы.

– Тихо!!!

Уполномоченный задрал потёртый рыжий портфель и потряс им в воздухе, затем потянулся в карман, но вместо бумаги почему-то вынул револьвер, как доказательство имеющегося распоряжения…

Местная власть, как ни старалась делать изумлённые глаза и разводить широко руками, дескать, нет никакого ящура, лошади здоровы и, как военнообязанные, все состоят на учёте – всё же, ввиду неоспоримости предъявленного аргумента, вынуждена была подчиниться. Тем более что в составе комиссии оказался и представитель от военного комиссариата с таким же неоспоримым аргументом на поясе.

Расправа была недолгой. Лошадей вывели из конюшни, «поставили к стенке» и расстреляли без суда и следствия. Там же, рядом с конюшней, их и похоронили. Удовлетворённые успехом проделанной работы уполномоченные уехали, а ночью жители бросились раскапывать братскую лошадиную могилу. Рубили топорами и лопатами лошадиные трупы и тащили по домам, кто сколько мог унести.

Маленькой Нине шёл четвёртый год, и она, дождавшись, когда взрослые разошлись, одна спустилась в яму и долго искала среди перемешанных с грязью внутренностей то, что можно было бы взять с собой. Наконец ей на глаза попалась отрубленная топором передняя лодыжка с широким копытом. Девочка ухватила копыто обеими ручками, вытянула из грязи и стала выкарабкиваться наверх. С трудом ей это удалось. Нина принесла копыто домой и отдала матери. Лошадиную конечность опалили, отмыли, отскребли и потом долго варили в большом чугуне. Полученным отваром семья питалась несколько дней.

Через год Пелагея умерла, оставив сиротами своих дочерей, самой младшей из которых было всего четыре года. Забота о младших сёстрах легла на плечи Марии. Спасаясь от голода, две сестры, что постарше – Варя и Шура – уехали в Пензу к дальней родне. Там Шура вышла замуж. В село вернулась одна Варя, но и она вскоре стала женой красного командира – Василия Романюты. Как жене военного, ей выдали паспорт, что давало право на выезд из села. Перед самой войной Шура вместе с мужем по вербовке уехали на торфоразработки в Ивановскую область. Обосновались они в посёлке Полуднево, к которому из райцентра Колокольска, где находилась электростанция, начали прокладывать узкоколейную железную дорогу.