Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации

Между обсуждением вопросов о детях и огороде отец прошептал ей по-русски, что хотя несколько членов “Арманьяка” были арестованы, у немцев, судя по всему, нет никакой точной информации о деятельности подполья. Заключенные настроены явно антинемецки, и ведут себя нахально, как настоящие французы. Арестовали тех известных олеронцев, которых подозревали в антинемецких настроениях, среди них было и несколько приезжих, как мой отец или парижанин Фуко.

Потом отец сказал нормальным голосом, что соседнюю койку занимает Андрей Калита. Оказалось, что тот страшно храпит по ночам, но днем он – хороший товарищ. Мама поняла, что теперь Калита почувствовал, что его признали настоящим противником немцев. Все еще потрясенная вчерашним поведением Веры Калита, она не решилась заговорить об этом с отцом. Упомянув об Андрее Калите и его легендарном аппетите, отец сказал, что заключенных вроде бы кормят неплохо. Кухню в “Счастливом доме” обслуживали сами заключенные, а продукты приносили их семьи. Среди арестованных было много зажиточных крестьян, рыбаков и торговцев устрицами, так что голод им не грозит, даже если немцы будут забирать себе часть провизии. В то утро в лагерь принесли несколько корзин с рыбой из Ла-Котиньер и свежие овощи из Сен-Трожана.

Перед уходом мама сумела сообщить отцу, что карту, которую нарисовали они с полковником Мерлем, она передаст Володе. Она переночует у Сосинских на мельнице, а мы с Сашей – у Веры Калита. Моей задачей было проследить, чтобы Вера не побежала к полковнику Волю.

Когда мама под конвоем двух солдат с автоматами уходила из “Счастливого дома”, то последнее, что она видела, был месье Гийонне, стоявший на одном из деревянных балконов. Он энергично чистил щеткой свой вечный черный костюм, знак его достоинства как директора муниципальной школы Сен-Дени. Она помахала ему, он украдкой помахал в ответ.

Пока мама добиралась из Боярдвилля в Сен-Пьер, очень сильно похолодало. Ее пропуск не давал права заезжать в Сен-Пьер, и она очень боялась, что ее остановит немецкий патруль. Когда она наконец достигла мельницы, то почувствовала себя Скарлетт О’Хара, вернувшейся в Тару, где она рассчитывала найти безопасность родного дома и где ее ожидали лишь новые и новые бедствия[68]. Хотя Володю и не арестовали, атмосфера на мельнице Куавр была очень напряженная. Это особенно чувствовалось, когда семья сидела за скудным ужином. Володя, всегда такой веселый, в тот вечер был задумчив и молчалив. Ариадну мучил сухой кашель. Только бабушка оставалась сама собой и с обычной заботливостью раскладывала всем поленту с томатным соусом. Мама никак не могла понять, что могло огорчить Сосинских до такой степени. Она достала сложенную карту из резинового сапога и отдала Володе, он рассеянно взял ее. Только когда Алеша пошел спать, они рассказали о случившемся – от малыша новости скрывали.

За четыре дня до этого, 11 декабря, один из русских сбежал с батареи около Сен-Пьера и укрылся на мельнице. Сосинские до этого видели его всего один раз, и он им не понравился. Малорослый и коренастый Рыбов, родом из центральной России, был молчалив и грустен. Товарищи ему не доверяли, он был одним из немногих (таких было не больше дюжины) русских на острове, кто не работал на “Арманьяк”. О его существовании Рыбов не знал, но догадывался, что Сосинские участвуют в деятельности Сопротивления.

Он появился на мельнице после заката и попросил Сосинских его спрятать. Немцы его мучают – больше, чем других. Володя как русский патриот просто обязан помочь ему выбраться на континент. Дядя указал ему на то, что немцы внимательно следят за мельницей, и если его здесь найдут, то всю семью Сосинских расстреляют. Рыбов не двигался с места. Вернуться на батарею он отказался.

Володя указал непрошеному гостю на дверь, и Рыбов впал в ярость. Если его вернут на батарею, немцы его забьют – а он не выносит физического насилия. “Если немцы меня хоть пальцем тронут, я все им расскажу! Все, что знаю, и все, что не знаю, про вас и про всех русских на острове!” У Володи не осталось другого выбора, кроме как позволить беглецу устроиться в здании старой мельницы рядом с домом, он лег там спать прямо на земле, завернувшись в одеяло.

На следующий день Володе удалось уговорить его уйти на винокурню. Там он нашел ему убежище в огромном медном котле, когда-то служившем для производства коньяка.

Теперь котел больше не использовали и перенесли в дальний конец винокурни. Каждую ночь, когда работники уходили и там оставался только старик-сторож, живший в другом конце здания, Володя приносил Рыбову еду и питье. Взобравшись на лестницу, прислоненную к котлу, он сбрасывал припасы вниз. Рыбов жаловался и угрожал, обвиняя дядю в том, что тот хочет выдать его немцам. По всему было видно, что он сходит с ума.