Остров надежды

Когда пришли первые моржи, Кивьяна подстрелил на льдине огромного зверя, у которого оказалось две пары клыков. Хотя голова по праву принадлежала ему, Кивьяна, после полагающихся почестей, преподнес ее умилыку.

– Когда ты отсюда уедешь, глядя на эту голову, будешь вспоминать нас, – сказал он.

Еще на Первомайском празднике Ушаков объявил, что желающие могут покинуть остров, когда приедет новая смена зимовщиков. Но через несколько дней Тагью и Аналько от имени всех эскимосов сказали, что ни одна семья не желает возвращаться в бухту Провидения.

– Конечно, нам бы хотелось взглянуть на родной Урилык, – сказал Аналько, – но нам и здесь хорошо. Лучше, чем в бухте Провидения. Мы привыкли к острову, обжили его. И самое главное – тут много зверя и есть охота. Мы здесь почувствовали себя настоящими людьми.

Правда, Нанехак сказала, что Аналько целый вечер вопрошал духов (потому и не уехал сразу после праздника к себе на становище), и они ему посоветовали не покидать остров. Те Силы, которые живут в Урилыке, могли разгневаться и отомстить за то, что люди оставили их. А к здешним уже привыкли. Так что и с этой точки зрения им лучше оставаться на острове.

Когда от берега отошел ледовый припай, к Ушакову явился Старцев. Он долго мял шапку, прежде чем выговорил:

– Георгий Алексеевич, позвольте мне остаться…

– Ты прекрасно знаешь, почему я хочу тебя отсюда убрать, – сухо ответил Ушаков.

– А что я буду делать на материке? Кому я там нужен? – всхлипнул Старцев.

Ушакову неприятны были слезы взрослого мужчины, и он брезгливо поморщился:

– Иди! Ты меня не разжалобишь.

Однако в тот же день в деревянный дом пришла Таслехак, жена Старцева, с сестрой Нанехак. Обе они стали упрашивать Ушакова оставить Старцева на острове.

– Он совсем стал эскимосом, – уверяла Нанехак. – Там, на материке, он пропадет.

– Я что-то не видел, чтобы эскимос так поступал, как поступает Старцев, – заметил Ушаков.

– И такие эскимосы бывают, – сказала Нанехак.

– А что молчит твоя сестра? – спросил Ушаков, обращаясь к Таслехак.

– Она тоже очень просит, она любит Старинна. – Нанехак, похоже, окончательно взяла на себя роль адвоката.

– Любит? – с оттенком недоверия спросил Ушаков.

– Да. Такие уж мы, эскимосские женщины. Если полюбим русского, то очень сильно и на всю жизнь… Разреши ему остаться, умилык…

Наконец и Таслехак подала голос:

– Он стал хорошим.

– Ну, раз такое дело, – махнул рукой Ушаков, – пусть остается.

Видимо, теперь Старцев поверил, что пароход обязательно будет. Остался только один человек, который еще сомневался, – это сам Ушаков.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Ушаков старался не уезжать далеко: он ждал пароход. Охотился в окрестностях поселения. Теперь он сам осторожно намекал людям, что не исключена возможность и четвертой зимовки.

Но тревожило это, главным образом, доктора Савенко и его жену, которая в последнее время стала прихварывать. Болезнь ее удивляла эскимосов, ведь они были уверены в том, что уж доктор с женой надежно ограждены от любых заболеваний.

Скурихин тоже собирался возвращаться домой на Камчатку. Остальные и не мыслили себе иной жизни, «роме как на острове Врангеля.

Как-то на утиной охоте Ушаков разговорился с Павловым. Стояла летняя тихая погода с легким туманом над тундрой. Глядя на своего спутника, Ушаков думал, что лучшего напарника и помощника в будущих, еще только задуманных экспедициях нельзя было и желать. Павлов прекрасно знал Север, отлично разбирался в ездовых собаках, умел наладить вполне сносный быт даже в самых невероятно суровых условиях. Кроме того, он обладал отличным характером, уравновешенным и покладистым. В любом, даже, казалось, безвыходном, положении он был спокоен, рассудителен и никогда не унывал. Эскимосы не чаяли в нем души, и отбирать его у них было, конечно, не совсем честно. Но быть может, Павлов сам хочет уехать?

– Нет, – ответил он Ушакову, – я сроднился с этими людьми. Конечно, когда наладятся регулярные рейсы, я как-нибудь съезжу к себе на родину, на Камчатку, но сейчас не могу. Да и особого желания, Георгий Алексеевич, у меня нет. У меня тут родня, любимое дело и будущая школа. Я все-таки надеюсь, что дождусь, когда на острове будет большая, светлая, в несколько классов школа, с партами, черными классными досками, мелом, настоящими тетрадями и, чем черт не шутит, учебниками на эскимосском языке.

– Ну что же, – медленно произнес Ушаков, – я тебя не неволю. Хочу только сказать, что буду помнить тебя всю жизнь, и надеюсь, что дружба наша продолжится.

– Я бы хотел попросить вас, Георгий Алексеевич, – тихо сказал Павлов, – если что случится, позаботиться о моих детях. Особенно о сыне, Володе…

– Что может с тобой случиться? – улыбнулся Ушаков и положил руку на плечо Павлова. – Но скажу тебе – если что. всегда буду рад тебе помочь.