Остров надежды

Он и не подозревал, что в затруднительных случаях Аналько широко пользовался именем русского умилыка, грозя злым духам большевистским возмездием. Однако об этом хитрый шаман помалкивал.

В день Первомая все население собралось у деревянного дома и с флагами, транспарантами направилось к берегу бухты. Там, на льду, у расширяющейся трещины, Ушаков встал на высокий торос и произнес праздничную речь:

– Дорогие мои товарищи и земляки! Граждане Советской Республики и жители самого северо-восточного населенного острова! Поздравляю вас с прекрасным весенним праздником трудовых людей – Первое мая!

Стоящий рядом, тоже на торосе, Павлов переводил слова умилыка.

– Мы пережили трудную зиму. В темные ночи, когда не было солнца, нас иногда посещало отчаяние, мы думали: а правильно ли мы поступили, приехав сюда? Да, мы болели и даже теряли близких. Но мы выстояли! Мы встречаем наш первый в истории острова Врангеля Первомай здоровыми, веселыми, с богатой зимней добычей! Да здравствует Первое мая – праздник трудового народа!

Несколько человек, заранее проинструктированных Ушаковым, выстрелили из винчестеров в воздух. Получился настоящий праздничный салют.

Потом все направились в деревянный дом, где в кают-компании устроили большой концерт. Выступил Скурихин. Он исполнил несколько камчадальских казацких песен. Потом доктор Савенко сыграл на мандолине, а Ушаков сплясал под патефон.

Затем пели и танцевали эскимосы.

Это было настоящее веселье. Исполнялись, в основном, новые песни и танцы, и удивительным было то, что все они родились здесь, на острове, во время полярной ночи, часто в горестные и тяжкие дни, когда отчаяние слезами подступало к горлу.

Праздничное чаепитие растянулось почти до утра, благо темнота так и не наступала: на остров пришел полярный день, круглосуточное, не устающее солнце.

– За лето нам многое предстоит сделать, – говорил Ушаков сидящим рядом с ним за праздничным столом эскимосам. – Обследовать берега, собрать плавник для школьного здания и построить хотя бы один класс…

– А разве в этом году к нам не придет пароход? – спросил Анакуль.

– Может не прийти, – ответил Ушаков. – Есть договоренность на следующее лето… Но кто знает, вдруг и нынче заглянет… И если нам привезут еще один деревянный дом, мы устроим там настоящую большую школу.

Второго мая дальние охотники начали разъезжаться: солнце уже ощутимо припекало в ясные, безветренные дни, и нартовая дорога к полудню слабела: наст подтаивал, и полозья проваливались. Уже не было надобности их войдать: лед не намерзал.

Собрались и Апар с Нанехак. Помочь им устроиться на новом месте поехали Таян, Анакуль и Етувги. Они везли разобранную ярангу и байдару.

Все вышли попрощаться и проводить их. К запряженным упряжкам подошел и Ушаков. Он крепко пожал Апару руку.

– Желаю на новом месте охотничьей удачи, – помолчал немного, потом, обернувшись к Нанехак, добавил: – Но не забывайте нас и приезжайте в гости.

– И ты тоже приезжай к нам, – сказала Нанехак.

Караван из трех нарт медленно двинулся в сторону Сомнительной.

Когда поднялись на холм, открылся широкий вид на бухту и поселение. Нанехак посмотрела назад. Ей показалось, что она видит среди провожающих русского умилыка. Чувство горького сожаления сжало сердце, а на глаза навернулись слезы. Она смахнула их пушистой оторочкой рукава и виновато пояснила, отвечая на безмолвный вопрос мужа:

– Сильный встречный ветер. Холодный, слезу выжимает…

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

На пригорке, где собирались ставить ярангу, был небольшой кусочек спаявшей земли. Нанехак подняла серый, покрытый шершавым налетом лишайника камень и почувствовала, что он теплый. Это наполнило ее сердце ответным теплом и радостью.

С помощью Анакуля, Таяна и Етувги быстро возвели каркас яранги и натянули на него пересохшие моржовые кожи. Они гремели как железные, и, укрепляя их, Апар думал, что на следующую зиму не худо бы заменить их на новые. Новая моржовая кожа придает жилищу нарядный и солидный вид. С высоты крыши Апар посмотрел на погребенную под снегом галечную косу и мысленно представил ее полной неуклюжих, давящих друг друга тучных моржей.

Нанехак повесила полог и расправила меховые стены с помощью тонких гибких реек. Это приспособление как бы расширяло внутреннее помещение жилища, в котором она составила три жирника. Угловые столбы, поддерживающие полог, служили пристанищем хранителей домашнего очага. Это были связки потемневших от времени и жертвенного сала грубо вырезанных фигурок, отдаленно напоминающих каких-то животных, птиц и человека. Меж ними болтались обрывки ремней, в том числе и тех, какими был связан покойный Иерок в его последнем путешествии.

Нанехак поставила перед мужчинами прощальное угощение, и после неторопливой трапезы нарты ушли в направлении бухты Роджерс в белой, пронизанной светом полярной весенней ночи.