Остров Надежды

Дмитрий Ильич припомнил: замполит показывал ему письмо матери Кисловского, обеспокоенной якобы пошатнувшимся здоровьем своего единственного сына: «Он так плохо выглядит… На его лице разлита странная бледность. Может быть, его не стоило бы снова туда… Столько пишут, столько пишут о том… Белокровие было и раньше… Вы поймите тревогу матери…»

Стиснув зубы, Кисловский выслушал замполита, попросил письмо и, не читая, порвал: «Простите, это моя мать. Письмо вам, но обо мне. Разрешите идти?»

Ничто не изменилось внутри корабля: ни воздух, ни давление, ни ритм. Только психические центры отметили: над лодкой, этим хрупким созданием человеческих рук, повисла тысячемильная крыша многолетнего льда с утолщениями до двенадцати — четырнадцати метров. Лишь могучий круговорот океанических течений может взламывать, торошить, передвигать миллиарды кубов этого крепкого, как железобетон, арктического льда.

Можно пройти по всем отсекам. Везде умеющие люди, каждый на своем посту, каждый отвечает за одну из крупиц движения и безопасности. Все вместе — коллектив, в самой высшей форме своего проявления. Командиры — проверенные и надежные. Никто не выдвинут к пульту просто так, по комбинациям перемещений, знакомствам, родственным связям. Только деловые признаки, только дело. Здесь невежественный король мгновенно станет голым.

Сюда людей подбирают, но прежде всего приучают. Команда складывалась в естественном процессе. Сюда не посылают только тех, кто на земле привык к идентичной обстановке, ну, скажем, шахтеров, проходчиков тоннелей или варщиков стали. Да, им легче, чем крестьянам, на первых порах, пока не отрабатывается психическая и физическая закалка. Затем все нивелируются в качестве, лишь очень немногие отсеиваются в самом начале. Приспосабливаются психика, организм. Воспоминания о подснежнике или цветении вишни не вызывают слишком острой тоски. Хотя люди подлодок есть люди, только более твердые, отрешившие себя на время от расслабляющих мыслей. У них воспиталось и укрепилось чувство необходимости. Нужно! Этим многое исчерпывалось.

Волошин подозвал к себе Дмитрия Ильича. Кисловский посторонился, нахмурился, передал команду главстаршине — рулевому, и тот повторил ее.

Телевизионный экран был включен. На экране вы не увидите замечательных картин подводного царства, только то, что нужно, — днище айсберга, клык пака или просто мутную воду, так как, несмотря на мощный источник, водная толща прокалывается всего на несколько десятков метров.

— Поздравляю, — сказал Волошин.

— С чем? — спросил Дмитрий Ильич.

— Со вступлением в подледное братство. На экваторе водой крестят, а нам чем? Льдом из холодильника?

Волошин передал управление кораблем Кисловскому, проверил что-то по вспыхивающей световыми сигналами панели, выключил тумблеры, защелкавшие под его пальцами.

— Теперь курьерским прямо на полюс.

— Так просто?

— Теперь стало просто.

Волошин пожал плечо рулевому, мельком глянул на прокладочный стол. Ушаков увидел, как командир трудно отрешается и гасит себя.

Спустившись, Волошин недовольно заметил:

— Мне доложили, вы мало спите. Так нельзя, Дмитрий Ильич. Если на вас нападет бессонница, справиться с ней будет трудно. Вы должны войти в суточный нормальный ритм. Учтите, здесь нет утра, вечера, дня, ночи. У нас невольно можно растеряться… Я иду спать. Устал чертовски! Спокойной ночи.

— Разве сейчас ночь?

— Глухая, к вашему сведению.

6

Полюс действительно был просто точкой на штурманской карте и другой точкой — на карте похода, вывешенной на переборке кают-компании рядового состава.

Поиски разводий и всплытие на полюсе не предполагались. Не удалось и поднять антенну. Полюс был полностью закован льдами.

Волошин рассказал по трансляции о задачах плавания по ледовому напряженному маршруту, о необходимости быть всегда начеку, так как проходили наиболее трудный участок. Он посоветовал молодым поговорить с ветеранами, не поддаваться минутному настроению.

— Насчет насыщения оптимизмом Владим Владимыч подзагнул, — сказал Лезгинцев, дослушав до конца уверенную речь командира.

— Вы предполагали бы заменить пессимизмом? — ввернул Ушаков.

— Нет, — Лезгинцев не поддался на шутку, — всякое напоминание чем бы то ни было предполагает наличие того, о чем предупреждаешь. «Будьте храбры» — не скажешь храбрецам! Призыв обращен к трусам. «Будьте мужественны» — к безвольным… Хотя шут с ними, с самокопаниями и критикой. Собственно говоря, я пришел забрать обещанную ленту.

— Бетховена?

— Угадали.

Лезгинцев стал разбираться в чемоданчике.

— Вы специально ее захватили, Юрий Петрович?