Остров Надежды

— Сейчас мне некогда, мы договорим позже, Дмитрий Ильич! — У его виска вскипела и исчезла ломаная, как молния, жилка, глаза похолодели. Тем же ровным шагом он ушел по коридору, крепкий, заряженный только для одной цели; все остальное, мешавшее ему, было отброшено. Он и впрямь ненавидел дипломатические увертки и резал в глаза, начистоту. Надо смириться, не думать о нем дурно, не настраивать себя заранее. Не искать в другом, чем он плох и тебе не подходит, а поглядеть прежде на самого себя, так будет лучше… Кроткие, разумные мысли не принесли нужного успокоения. Ушаков почувствовал запах дезинфекции и отсыревшей извести, а синий линолеум казался нарочитым в ничем не примечательной, похожей на больничную комнатке. Окно с решеткой упиралось в темную стену, перечеркнутую косыми линиями заиндевевших тросов, крепивших радиомачту.

Внезапно заговоривший динамик потребовал к построению какую-то команду, объявлялась форма одежды. Потом завели записанную на ленте песню об «усталой лодке», сочиненную явно береговыми творцами.

Дмитрий Ильич выслушал тоскливую песню, выпил воды. Вошел Куприянов, будто подосланный для поднятия духа, щеголевато одетый, веселый.

— Немедленно завтракать! — Он по-мальчишески, озорновато вглядывался в пасмурное лицо Ушакова. — Столовая тут же. Одеваться не нужно! — Он подхватил Дмитрия Ильича и повел по длинному коридору.

— У вас испортилось настроение? — спросил Куприянов.

— Испортилось.

— Так, так… — Куприянов занял столик, потребовал завтрак. — Вы на командира не обижайтесь. Можете представить, как его взвинчивают перед походом. Тысячи мелочей и десятки крупных дел.

Ушаков догадался — Волошин успел переговорить со своим замполитом и, как положено, перепоручить ему воспитательную часть программы. Пооткровенничал с Куприяновым.

— Ну вы, Дмитрий Ильич, подозрительный. — Куприянов беззвучно похохотал. — Как раз наоборот — командир просил вас зайти к нему.

— Командир может не только просить — приказывать.

— Зря, зря вы на него… Держу пари, скоро перемените о нем мнение. Он волевой, а не грубый. Деловой, а не паркетный шаркун. И не дипломат, это вы верно подметили, Дмитрий Ильич.

Заскочивший в столовую Гневушев присоединился к ним. Он яростно принялся за гуляш. Хлеб смял в кулаке, оторвал от него зубами кусок, жевал быстро, и желваки сновали под кожей его сухого некрасивого лица.

— Говорят знатоки, маслины помогают от печени. Итальянцы едят. Печенка у них железная, — сказал Гневушев.

— Второй раз вы интригуете меня маслинами, товарищ старпом. В чем дело?

— Командир велел взять десять больших банок, во́ каких, — развел руками. — А у меня некуда настоящий харч девать…

— Вы не считаете маслины харчем?

— Семь лет мак не родил — голоду не было. Впервые в истории нашего подводного флота забираем маслины. И какие еще, — он порылся в книжечке, — отборные греческие, в соламуре. Фирма Данекс. Афины.

Гневушев исчез так же стремительно, как и появился.

— У нас есть штатный интендант, писарь, все, что положено, — разъяснил Куприянов, — а вот повелось еще с парусного флота на старпома взваливать солонину и пресную воду. Ему приходится знать и все остальное. Гневушев недурно освоил атомную энергетику. Курсы кончал. Не хуже Стучка знает арктический бассейн.

— Сколько ему?

— Мне ровесник.

— На вид старше.

— Должность выматывает. Я знал одного старпома — в тридцать, как лунь. В Мурманске девица в кино дедушкой его назвала. Вспылил «дедушка»… Однако пойдемте к Волошину — время…

Волошин отпустил замполита, остался наедине с Ушаковым. Чувствовалась взаимная неловкость. Волошин спросил о Куприянове:

— Кажется, вы с ним быстро сошлись?

— Он мне понравился…

— Понравился — не понравился. — Волошин по-своему принял вызов. — Человек — не конфетка и не пиджак. Я с Куприяновым еще не плавал. Плавал он с Мухиным. Потом его послали в академию. Окончил с отличием. Академия Ленина, как вам известно, дает капитальное образование.

— Она дает военно-политическое образование.

— Для моряков есть свой профиль.

— Мне говорили, что политработники овладевают также управлением корабля?