Остров накануне

«Я пренебрегу, что вы назвали меня глупцом, господин аббат. И готов пояснить вам, какая тайна укрывается за моей глупостью, тайна, которую его святейшеству нежелательно обнародовать. Если бы миссионеры познакомились с живущими на Луне и разглядели их так же, как разглядывают прочие миры, которые распахиваются их взору, а нашему взору недоступны, они задумались бы: не обитают ли и в тех мирах существа, напоминающие нас. И задали бы себе вопрос: а неподвижные светила, не множество ли это солнц с собственными лунами и планетами? А обитатели этих планет, не глядят ли они на другие солнца, нам с вами неведомые? И до бесконечности».

«Господу было угодно сотворить нас так, что мы не в силах помыслить бесконечность, и довольствуйся, род людской, данным quia[19]».

«Серенада, серенада! – тормошили их прочие. – Вон то окно». Окно озарялось изнутри розовым полусумраком, увлекавшим воображение вглубь несбыточного алькова. Но спорящие, похоже, раззадоривались.

«Присовокупим, – издевательски настаивал Сен-Савен, – что будь наш мир конечен и окружайся он Ничем, конечен должен бы быть Бог. Господу присуще, коли вас слушать, быть на земле и небе и в каждом месте, и разумеется, ему невместно быть в таком месте, где ничего нету. Ничто, это не-место. Или же для расширения мира Богу бы следовало расширить самого себя, Бога. Значит, родиться в таких местах, где прежде его не бывало, что противоречит его претензиям на вечность».

«Это уж слишком. Вы оспариваете вечность Всевечного. Я не могу позволить. Настал тот миг, когда я вас уничтожу. Пусть ваше пресловутое остроумие кончает нас пиявить!» – Аббат выхватил шпагу.

«Ну это как вам угодно, – ответил Сен-Савен, салютуя и принимая стойку. – Но я вас уничтожать не стану. Моему королю нужны солдаты. Слегка подпорчу вас, чтоб остальную жизнь вы провели в уродской маске, как итальянский комедиант, самая уместная вам личина. Вы получите рубец от глаза через всю щеку, но сначала я прочту вам лекцию по философии натуралис, а потом, в конце посылки, разрисую, как Бог черепаху».

Аббат налетел, разъяренный, стремясь зарубить его с ходу, выкрикивая, что ядовитую вошь, гниду, гадюку он прикончит без сострадания. Тот отпарировал, сделал в свою очередь выпад, прижал аббата к дереву, все это – не прекращая громким голосом философствовать.

«Ах, эти штоссы и парады вульгарны до невероятия! Только ослепившись гневом, делают подобные выпады. У вас никакого понятия об Идее Фехтования. И никакого ближнелюбия, слыша, как вы поносите вшей и с гнидами. Вы животное до такой степени мелкое, что не в силах вообразить мир в виде большого животного, что показывал божественный Платон. Попробуйте, представьте, будто звезды суть миры, обитаемые тварями, и что каждая живущая в них тварь воплощает собою мир с собственными насельниками. И тогда без противоречия выходит, что и мы, и лошади, и слоны суть миры для чужеядных насекомых, на нас жительствующих. Они не в силах прозревать нас по причине нашей громады, и точно так же мы не прозреваем миры более громадные, несовместимые с малыми нами. Не исключено, что гнидская цивилизация воспринимает вашу особу как вселенную, и когда одна из вшей проползает сквозь ваши заросли ото лба до затылка, ее товарищи уважают первопроходицу, коснувшуюся пределов знаемой земли. Этот малый народец принимает ваши космы за леса, а после того как я вас взрежу, раны покажутся живущим на вас блохам озерами, если не морями. Вы причесываетесь, а для них это бури с океанскими приливами и отливами, но, к прискорбию, их спокойствие возмущается что ни попадя, памятуя вашу привычку то и дело приглаживаться, как женщина. Вот я срежу одну бомбошку, вырву этим возглас печалования, а у ваших обитателей будет чувство землетрясения, опля!» – он оторвал кончиком шпаги позумент, почти распотрошив парчовый камзол аббата.

Тот содрогался от ярости, отскочил на середину площади, непрерывно оборачиваясь, чтоб сохранять за плечом пространство для отступления, и пробовал финт за финтом, пока противник не прижал его спиною прямо к фонтану.