Остров накануне

Попозднее, когда музыкант остановился, Роберт подошел и спросил, можно ли предложить подаяние. Тот, не глядя, поблагодарил за хвалебный отзыв, и Роберт понял, что разговаривает со слепцом. То был колокольный мастер (der Musicyn en Directeur van de Klok – werken, le carillonneur, der Glockenspieler, напрягался он, объясняя), но в его обязанности входило также занимать игрою на флейте прихожан, собиравшихся вечерами на паперти и прицерковном погосте. Он знал много мелодий, и для каждой разрабатывал по две, по три, когда и по пять вариаций, одна другой мудренее. Он не имел нужды в нотах. Невидящим он родился и обитал в этом сиятельном пространстве (так и сказал, сиятельном) своего храма, ощущая, сказал он, солнце всею кожей. По его словам, инструмент был одушевленным, отзывался на пору года и на температуру утра и заката, а в церкви держалась теплота, вечно распыленная, и она придавала обаяние древесине; Роберт не мог вообразить, что считает диффузной теплотою этот северянин, оледеневая в вечной светлоте.

Музыкант поиграл еще, дважды варьировав мотив, и сказал, что мелодия носит имя «Doen Daphne d'over schoone Maeght». Он отказался от лепты, потрогал лицо Роберта и сказал, по крайней мере, насколько Роберт понял, что «Дафна» – это нежность, и пребудет с Робертом всю жизнь.

И вот Роберт, лежа на «Дафне», открыл глаза и совершенно определенно услышал, что снизу, через щели в переборке, поднимаются ноты «Дафны», играемой на чем – то из металла, но не отваживаясь на вариации, тот, кто музицировал, размеренно повторял первую фразу мелодии, как навязчивую ритурнель.

Он немедленно сказал себе: как изысканна эта фигура, быть на флиботе «Дафна» и слушать «Дафну» для флейты. Незачем надеяться, что этот сон прекратится. Происки Неизвестного, новое сообщенье.

В очередной раз препоясавшись оружием, снова причастившись укрепительного зелья, Роберт двинулся на звук. Тот звенел из часовой кладовки. Но с тех пор как часы были перетащены Робертом на шканцы, место их опустело. Заглянул: точно, пусто, звук идет из глубины.

Отвлекшись на вид часов в первое посещенье, занимаясь их тасканием во второе, он ни разу не задумался, доходила ли кладовая прямо до борта. Если бы доходила, ее дальняя стена должна быть округлой. А на поверку? Холст с нарисованными часами создавал обманный эффект, который сразу не был заметен, и невозможно было понять, ровная стена или кривая.

Роберт дернул за полотно и понял, что это сдвижной задник, как в театре. За изрисованным холстом – другая дверь, и запертая. С отвагой приверженца Вакха, как если бы мощным прорывом одерживалась истинная победа, он наставил ружье, выкрикнул (Бог знает почему) «За Сен – Дени и Невера!», пнул дверь и ринулся, бесстрашный.

Предмет, царивший в следующем отсеке, представлял собою орган с парой десятков трубок на верхушке, и из него неслись ритмичные ноты. Орган был прислонен к стене и состоял из деревянной основы с металлической колоннадой, сверху – строй трубок, а по их бокам подскакивали автоматические фигурки. Левая их группа была собрана вокруг колокола – наковальни, и четыре человечка ритмично били по нему. Их молоточки, неравного веса, выбивали серебристые аккорды в унисон мелодии труб. Роберт вспомнил беседы в Париже с монахом ордена «минимов» о мировой гармонии и опознал, как по внешнему виду, так и по породненности с музыкой, Вулкана и трех циклопов, которые у Пифагора олицетворяют легендарную связь музыкального интервала с числом, весом и мерой. На другом фланге купидончик отбивал на деревянной книге терции, задавая ритм «Дафне».

Клавиши сами прядали будто под невидимыми руками. Под клавиатурой, вместо педалей мехов, имелся валик с зубцами, и выступы его располагались то симметрично, то уступисто, то с пробелами, так прыгают знаки на листе нотной грамоты. Валик стоял над перекладиной, покрытой рычажками, которые при вращении то цеплялись за выступы валка, то проскакивали; сложно организованное движение передавалось на клавиши и на дыры труб. Однако удивительней всего было видеть, что за сила приводила валок и трубы. Возле органа был стеклянный сифон, два сита членили его на три отсека по вертикали. В сифон вбрызгивалась вода через трубку, входившую в дно сосуда и забиравшую воду через иллюминатор непосредственно из моря. Должно быть, ее закачивал скрытый насос. Вода с силой влетала в нижнюю часть сифона, воронкой крутилась по стенам и вытесняла часть воздуха через сито вверх. Там по другой трубе воздух шел запитывать орган и превращался в пение. А вода, накопившись внизу, начинала выливаться по желобочку и давила на лопасти мельничного колеса, оно – то и шевелило музыкальный валик.

Роберт был пьян и счел картину вполне обычной и даже вознегодовал, когда цилиндр замедлил круженье и трубы зашипели, будто пенье останавливалось в горле, а циклопы и купидончик, вздрогнув, замерли. Несомненно (хоть в этом веке немало рассуждалось о перпетуум мобиле), спрятанный насос, заведовавший забором воды, смог работать сколько – то времени после накачки, а затем энергия усилья истощилась.