Он угрожающе шагнул к Горевому, заставив старика попятиться и едва не сесть на колени баронессе. Удовлетворенный маленькой победой, повел пальцем вдоль кресел:
— Думали, Родине изменить — как чихнуть! Что ни напакасничай, всё с рук сойдет. А вот не сойдет! Не простит вас Родина. Кровавыми слезами умоетесь. — Вам удобно? — холодно поинтересовалась баронесса, и Горевой моментально отодвинулся. — Кажется, Серж, мы вам обязаны этому милому обществу. Я всегда вам пеняла на неразборчивость в знакомствах. Подавленный Горевой смолчал.
— А ты, Лидушка, как будто доказывала, что они за тридцать лет переменились, — горькая язвительность фон Эссен обратилась на Невельскую. — Schau dir mal diesen triumphierenden Flegel an! Erquicke dich am Anblick der Evolution! [21]
.Невельская, обычно порывистая, пугливая, с какой-то отстраненностью перевела взор на Гулько.
— Насколько я поняла, вы собираетесь нас арестовать? — уточнила она.
— Догадливая, — съехидничал Гулько.
— Но вы забываете, что здесь, — начав говорить, Невельская, как и остальные, увидела входящего Арташова и закончила фразу, прибавив голосу, скорее уже для него, — содержатся восемнадцать девочек-калек. Что с ними станется?
— А это теперь не ваше собачье дело! — Гулько, проследив направление взглядов задержанных, повернулся к двери. — А, капитан!
— Здравия желаю! — Арташов цепким взглядом окинул гостиную.
— Дрыхнешь беспечно! — Гулько демонстративно оценил помятый вид вошедшего. — Посреди фашистского гнезда!
— Почему собственно фашистского? — Арташов выгадывал время, пытаясь сообразить, как вести себя дальше.
— Почему? — Гулько саркастически усмехнулся. — Это я у тебя должен спросить, почему до сих пор врагов народа не разоблачил? Вот этот благообразный дедок, к примеру, — ткнул он в Горевого, — другом твоим себя объявил. Отцов наших в гражданскую стрелял. А наверняка и вешал. А ты ему, выходит, дружок. Или не знаешь, что всё это бывшие буржуи да белогвардейцы, сбежавшие от советской власти? Арташов понимал подоплеку вопроса и цену своего ответа. Но взгляды троих задержанных с надеждой сошлись на нем.
— Знаю, — не стал отпираться Арташов.
— Тогда почему не доложил?! — Доложил. Лично командиру корпуса. Он, как и я, полагает, что советская власть со стариками не воюет.
— Ты дурочку не валяй и комкором не прикрывайся! — обрубил Гулько. — Или утверждаешь, что генерал Полехин, когда был здесь, знал, что перед ним фашистские пособники?
Гулько выжидательно прищурился. Арташов принялся покусывать губы.
— Так что? — не отступался особист.
Капитан вскинул глаза.
— Ни генерал, ни я ни о каких фашистских пособниках слыхом не слыхивали! — отчеканил он. — Есть просто старые люди, которые за собственные средства пытаются помочь сиротам… — Ловко! — подивился Гулько. — Что ловко? — Арташов нахмурился. — Да тебя тут вокруг пальца. Разведчик, твою мать! Разнюнился. Поддался на вражескую провокацию. Забыл про такое слово — бдительность. Глаза тебе сиротами застили! А сироты эти — обыкновенная «крыша» для таких дураков как ты. Под прикрытием которой они финансировали фашистов на войну против нашей родины! Арташов ошеломленно посмотрел на притихших хозяев. Горевой отвел взгляд. — Ты не на них, на меня гляди! — потребовал Гулько. — Они уж сами во всем признались. — Прекратите лгать! — в своей бесстрастной манере отчеканила Элиза Эссен. — Я вам говорила и повторяю: мы никогда ничем не помогали национал-социализму. Деньги жертвовались не на войну, а госпиталям! — Баронесса делала то же, что еще в пятнадцатом году в Петербурге, — помогала выхаживать раненых, — вмешалась Невельская. — Фашистских раненых! — уточнил Гулько, едва сдерживая ликование. — Которые после, вылечившись, шли убивать наших бойцов. Хоть теперь дошло, капитан? Перед тобой злобный классовый враг. Арташов отошел к окну, — больше ничего сделать он не мог. — Этих недобитков я немедленно увожу с собой, — подвел итог дискуссии Гулько.
— Что ж с сиротами будет?! — выкрикнула Невельская.
— Спохватилась! — огрызнулся Гулько. Но поскольку этого ответа ждал и Арташов, буркнул. — Раскидаем куда-нибудь ваших фашистских выблядков. Сейчас голова о главном болит!
Он, будто кот сметану, обласкал взглядом безучастных задержанных:
— А ну, белая кость, пошли! Даю десять минут на сборы. Но под моим приглядом!
Невельская поджала губы:
— Желаете понаблюдать, как женщины переодеваются?
— Придется по долгу службы. А так… не такое уж это удовольствие — пялиться на голых старух.
— Хам! — оскорбилась Невельская.