Остров обреченных

Но ящерицы безмолвствуют в ответ, подползают все ближе, и полоска скалы сужается настолько, что лежа мадам уже даже не может раскинуть руки в стороны; ей приходится убрать ближнюю к ящерицам руку и откатиться на самый край, так чтобы другая рука свисала с острого выступа скалы, потом откатиться еще немного, а потом в отчаянии, с неведомо откуда взявшейся силой, зажмуриться, стиснуть окровавленные пальцы в кулаки и на секунду зависнуть на краю, ведь ее тело уже смирилось с предстоящим падением; она отключает все и без того затуманенные страхом ощущения и уже даже не видит скалу, с которой падает, не видит, что ее вершина осталась такой же пустой и сияющей, как была, в лучах милосердного солнца, которое перестает преследовать ее, когда на мир ложится тень.

8

Лицо должно оставаться гладким и прекрасным, руки – спокойными, ласковыми и зовущими, думает она, тело не должно дрожать, говорить надо спокойным и в меру серьезным тоном, чтобы он ничего не заподозрил. Возможно, он заключит меня в объятия и прижмет к своему потному телу – главное, чтобы меня не стошнило, надо притвориться, что мне нравится, как будто больше всего на свете я желаю, чтобы он прижал меня к себе, крепко-крепко прижал к себе.

В эту самую секунду он проходит мимо куста, за которым она прячется, и она зовет его, тихо-тихо, чтобы не напугать, осторожно берет за плечо. Он оборачивается, ныряет в душную зеленую тень: в его глазах сверкает страх, лицо напряжено, движения неуверенны, и ей сразу видно, что он ей не доверяет.

Как же тебе страшно, думает она, а потом прикрывает глаза, чтобы он не заметил, как злорадно они сияют, чтобы блеск не выдал ее, как же тебе страшно, ты аж весь вспотел, рубашка потемнела от пота, от тебя за версту несет страхом.

И тут кто-то проходит мимо, совсем рядом с кустом, за которым они прячутся, и она быстро привлекает его к себе, легонько прикрывает ему ладонью рот и заходится от восторга, почувствовав, что его язык щекочет ее кожу. С минуту они стоят, тесно прижавшись друг к другу, и притворяются, что прислушиваются к незнакомым шорохам, к чьим-то шагам, быстро уходящим вдаль по траве, но на самом деле слышат они лишь друг друга. Она чувствует его жаркое дыхание рядом со своим ухом, он беспокойно переступает с ноги на ногу, листья шуршат; она чувствует, как гулко бьется его сердце между ее грудей, и с удивлением замечает, что возбуждена. Дрожа, она следит за тем, как его жуткие горячие ладони скользят по спине, жадно ласкают ее; он отклоняется назад, прижимая ее к себе, а потом впивается губами в ее рот и, обезумев от желания, вплетает пальцы в ее лопатки. Они вот-вот упадут, но она опирается рукой о землю и громко шепчет:

– Не сейчас, подожди, подожди, надо подождать, немножко подождать, совсем немножко!

Она отламывает веточку с ближайшего дерева и щекочет его обнаженную грудь, и тогда он снова улыбается; свободной рукой она гладит его по спине, а потом находит небольшую ямку, оставшуюся после укуса, и ее пальцы узнают это углубление и наливаются жаром, поэтому когда она склоняется над ним и кусает его за губу, он думает, что она просто хочет целоваться, и начинает ласкать ее обеими руками самым отвратительным образом.

– Когда? – шепчет он, не сводя с нее затуманенного, одурманенного взгляда. – Когда встретимся?

Осторожно, чтобы не раздразнить его, она убирает липкие руки со своего тела и возвращает их хозяину.

– На закате, – шепчет она, – прямо на закате встречаемся в траве под тем самым плато, куда ты обычно ходишь по вечерам.

И тут его влажный рот вдруг присасывается к ее груди, но она держит себя в руках, сдерживается изо всех сил, пока он наконец не отпускает ее и, многозначительно подмигнув, не исчезает в высокой траве. Тогда она сжимает веточку в кулаке и хлещет ею по кусту, хлещет и хлещет, пока не падает ничком от усталости и, задыхаясь, лежит на животе в густой тени куста.

Духота одурманивает, и, наверное, она ненадолго засыпает в тени, а может быть, просто на мгновение ускользает из реальности, но лишь на мгновение, потому что снова начинает болеть спина – неприятная боль, как будто позвоночник пронзают ножом, как будто чья-то неутомимая рука наносит ей один удар за другим. Она изворачивается, пытается вырваться, но пощады не будет, и ей придется пройти через все это снова.