Остров, одетый в джерси

И это, надо сказать, меня очень удивило. Не то, конечно, что он поздоровался. Что тут такого? Я тоже, стараюсь по утрам здороваться. «Доброе утро» сказать, или хотя бы просто «Салют».

Удивило меня то, что Кумар поздоровался с Мригеном по-английски. И Мриген по-английски ему ответил.

Как же так? Земляки, а говорят между собой на чужом языке?

Позже я узнал, что хотя они и земляки, и проживают оба в Индии, принадлежат все-таки к разным народам. А всего народов в Индии больше пятисот, и языков столько же. Мриген живет на севре Индии, в Ассаме, а Кумар на юге, в городе Бомбее. А между ними тысяча километров, где еще много кто живет и на разных языках разговаривает. Вот и получается, что хоть Индия одна страна, а в ней много разных других стран.

Разобраться во всем этом нелегко даже самими индийцам. Поэтому они подходят к этому вопросу философски. Паспортов, например, в Индии ни у кого нет. Их выдают, только когда человек за границу выезжает. А внутри страны все друг другу доверяют. Зачем же человеку паспорт, если ему все доверяют? Он и так скажет, как его зовут и сколько ему лет, по памяти.

— Какие у вас бутерброды! — удивился Кумар, — Зачем такие большие?

— А вот ты чем завтракать собираешься? — спросил Мриген.

— Да тем же, но только бутерброды поменьше сделаю.

— Давай, давай, — согласился Мриген. — А мы посмотрим.

— А чего тут смотреть? — ответил Кумар и достал из холодильника хлеб.

— Чего тут смотреть? — повторил он и стал намазывать ломоть сливочным маслом.

— Даже и нечего тут смотреть совсем.

Но посмотреть все-таки было на что. Бутерброд Кумара, не выдержав масла, стал медленно проваливаться в середине.

Тогда Кумар быстро выхватил из пакета еще ломоть и подложил под бутерброд. А затем добавил еще один сверху.

И бутербродец у него вышел побольше наших.

А тут-то пришла Ханна.

— Какие у вас бутерброды огромные!

— А мы сейчас посмотрим, какие у тебя маленькие будут.

— У меня-то, как раз маленькие будут.

— Посмотрим, посмотрим.

— Вы хлеб, наверное, сырым едите? — сказала она извлекая из холодильника пакет с мушкетером.

— То есть как это?

— Его нужно сначала в тостере поджарить. Хлеб нарезан специально под отверстия в тостере.

Она погрузила два ломтя в тостер. И в столовой вскоре распространился дивный запах жареного хлеба.

— Сырой-то хлеб и маслом не намажешь, — а жареный… — Ханна отрезала ножом масло и раскатала его по румяному ломтю. — …а жареный всегда намажешь.

— Сколько живу, столько учусь, — сказал Кумар.

А жил-то он пока немного, всего двадцать пять лет.

Тут Мриген расставил руки в стороны и стал зевать, помогая этому делу руками.

— Да ладно, — сказал он, позевав. — Подумаешь, хлеб какой-то. Планета вокруг гибнет. Катастрофы везде. А они про хлеб думают. Вы про нефтяные пятна лучше подумайте. Или, вот, про озоновый слой.

Мриген собрал крошки со стола и закинул в рот, сказав напоследок:

— Еще проблема ДДТ очень остро у нас стоит, — он вышел, и мы услышали как заскрипели ступени деревянной лестницы.

День этот оказался богат событиями. Его можно было бы назвать «африканским». Потому что в этот день приехали сразу трое студентов с Черного континента. Один утром, другой в обед, а третий тоже в обед, но немного позже первого.

Позавтракав, я сел в коридоре на трюмо и взял в руки «Книгу жалоб и предложений», которая лежала тут же. Жалоб у меня пока не было, предложения еще не созрели. Но все же интересно было ее полистать. Посмотреть, кто и на что тут мог пожаловаться? Какие предложения сумел внести?

Листая книгу, я отыскал запись сэра Дэвида Аттенборо и принцессы Анны. Перевернул еще несколько страниц и увидел запись Николая Николаевича Дроздова. Он ни на что не жаловался, зато предлагал.

— Жалко, что нету в зоопарке инсектария, — писал Николай Николаевич, а то можно было бы пауков завести или скорпионов.

Тут дверь в коридор распахнулась, и в проем стало протискиваться огромное тело. Чтобы попасть в коридор ему пришлось наклонить голову, подогнуть колени. И все-таки проходить пришлось боком. Лицо этого человека было так вытянуто вверх и вниз, словно он непрестанно чему-то изумлялся. Будто его удивлял и коридор, и лестница, и я, сидящий на трюмо с «Книгой жалоб и предложений».

Круглые очки подчеркивали изумленное выражение человека. И без того круглые глаза, делались в них еще более круглыми.

Когда голова эта поворачивалась и в стекла очков попадал свет, то казалось, что вместо глаз у этого человека — два зеркала.

Лоб его был обширен и гладок как яйцо. В таком лбу без сомнения могло поместиться семь пядей или даже больше.

— Добрый день, — сказал протиснувшийся. — Я ваш преподаватель Крис Кларк, помощник Джона Фа.

— Ничего себе, — подумал я. — Фа сам-то вон какой огромный. И помощничка себе взял такого же!

Если б не разные лица, наших преподавателей можно было бы назвать близнецами.

— Добрый день, — ответил я, вставая с трюмо.

— А ты, конечно, Станислав Востоков из России? — спросил меня Крис Кларк.

— Да, конечно, я Станислав Востоков, — подтвердил я. — Из России.

Тут Крис заметил гостевую книгу в моих руках.

— Не забудь внести свои жалобы и предложения.