Остров пропавших девушек

И оглядываются по сторонам — убедиться, что рядом нет чужих ушей. По дороге бредут разрозненные группки участников траурной процессии, и никогда не знаешь, кто может тебя услышать, даже в обычный день. Предполагается, что все арендаторы — то есть все население острова — обнажат головы перед своим почившим хозяином. Что с сегодняшнего дня до утра субботы через ворота замка пройдут все здешние обитатели без исключений. И двенадцать лет — возраст вполне достаточный для порицания.

— Он был наш duqa, — говорит Паулина Марино, — и потеря, постигшая его семью — это наша общая боль.

Мимо них громыхает запряженная лошадью телега, тоже украшенная крепом. Женщины сходят с дороги и ждут, когда она проедет мимо. Старые, немощные. И solteronas, островные старые девы. Женщины, само целомудрие которых гарантирует им уважение и почет. Согбенные старухи с клюками, в наброшенных на плечи в знак целомудрия древних мантиях с окантовкой, развевающихся на ветру, известных как faldetti. За ними — низкорослые старички, по одному на пять женщин, кривоногие, прячущие лица под широкополыми фетровыми шляпами.

Мерседес наблюдает за ними из-под опущенных ресниц. «Театр, — думает она. — Для них траур как театр».

— Ты только посмотри на них, — едва слышно произносит Донателла, — прямо как вороны на крыше.

Ларисса больно ее щиплет: перестань, Донателла, не привлекай их внимание.

Губы девятилетнего Феликса Марино расплываются в восхищенной улыбке, от которой Мерседес чувствует легкое раздражение. Любовь, которую все мальчишки питают к ее двенадцатилетней сестре, начинает ее потихоньку бесить.

Они идут дальше.

В летний день все эти платки, равно как и закрытые платья до лодыжек с длинными рукавами, были бы невыносимы. Ей до сих пор не удается представить, как бабушка в ее возрасте могла ходить в таком наряде постоянно. Но в это великолепное весеннее утро с полевыми цветами, пробивающимися из земли вдоль обочин, и жаворонками, кружащими высоко в небе над недавно засеянными кукурузными полями, одежда досаждает лишь самую малость. Мерседес понимает, что ей положено грустить, но ее сердце переполняет тихая радость. После замка они сразу отправятся к западным скалам. Ларисса собрала корзину для пикника с мясом молодого барашка, pastizzi с тмином, foqqaxia с козьим сыром с горных пастбищ, сушеными помидорами прошлогоднего урожая, а также выпечкой с абрикосами и джемом из опунции. И по бутылочке волшебной коричневой пепси-колы, которую они с недавних пор стали закупать в ресторан для туристов. Это настолько бесценная редкость, что Мерседес пробовала ее только дважды. От предвкушения вкуса во рту этой сладкой шипучки у нее текут слюнки.

— А где тогда новый герцог, а? — спрашивает Донателла. — Если мы все так скорбим, то почему здесь нет его?

Гектор Марино бросает взгляд на Серджио: твоя дочь выходит за рамки, заткни ей рот, пока нас кто-нибудь не услышал.

— Заткнись, Донателла, — говорит тот, — придержи язык, хотя бы раз в жизни.

— Он в Нью-Йорке, — отвечает Ларисса, — на другом конце света.

До их слуха доносится цокот конских копыт по мостовой, скрежет колес и скрип сбруи. Обернувшись посмотреть, они видят, как со стороны города сноровисто мчит grande diligence XIX века, принадлежащий замку, с пурпурной обивкой и герцогским гербом. Его отмыли и навели блеск, а лошади выглядят так, будто их тоже отполировали в честь покойного.

Это едут попрощаться друзья старого герцога. С яхт, пришвартованных в гавани и потеснивших рыболовецкие суда.

Существа с другой планеты.

Семья, идущая на сто метров позади них, уже сошла с дороги в канаву и опустила глаза. Серджио и Гектор срывают с голов шляпы и прижимают их к животу. Брыкающуюся Донателлу Ларисса хватает за руку и тащит за собой в канаву. Паулина положила ладонь Феликсу на шею: склони голову, мальчишка, знай свое место.

Мерседес не может удержаться от соблазна. Когда экипаж подъезжает ближе, она украдкой бросает на него взгляд сквозь челку.

Пять лиц, белых как снег, старых, как сам замок, и высокомерных, как завоеватели-корсары, смотрят только друг на друга. Для их утомленных взоров этот прекрасный остров с его зеленью и золотом, с алыми маками, лазурным небом и горами, за вершины которых цепляются облака, не представляет никакого интереса.

«Вампиры», — думает она и ежится, несмотря на теплое солнце. Живут так долго, что им в принципе ничего не может быть внове.

Мерседес торопливо опускает глаза.

Когда очередь медленно движется вперед, Ларисса постоянно тычет ей пальцем в спину. Еще пара шагов, и станет видно лицо герцога. Пока же их взорам открыт только огромный дубовый гроб, выстроганный из трех деревьев, специально посаженных для этой цели давно забытыми поколениями. «Как они были уверены, — думает она, — что их род будет жить тысячу лет. А наследников у нового герцога нет. Даже представить невозможно, что еще при ее жизни все может закончиться».