Остров Рай

Гудок отходящего поезда заглушил оратора. По вещанию объявили о находке чьего-то кошелька с документами на Марину Граховскую, потом какой-то Марек из Лодзи ожидал Баську Збыхову у стола информации, потом прибыл состав из Градовиц. Потом Гданьский вокзал накрыла мертвая тишина. Завершение речи оратора прозвучало ясно и четко:

— Уповаем на великие победы нашего великого народа в борьбе с иноземными захватчиками.

Вдруг детина заткнулся.

Из репродукторов в тишине многолюдного здания разнесся мальчишеский смех. Долго-долго звучал он над онемевшей толпой. А потом высокий и ясный тенор просто сказал:

— Внимание. На первый путь возвращается поезд из пункта Треблинка. Встречающих просят занять свои места. Здравствуй, Варшава!

* * *

В тексте использованы документальные материалы из дневника Януша Корчака и фонограммы записи Александра Галича. Стихи: «Лили Марлен» в переводе Иосифа Бродского и «Кадиш» Александра Галича.

Страх

…Это было золотою ночью,

Золотою ночью, но безлунной,

Он бежал, бежал через равнину…

Н. Гумилев

Одноухий пастух Берхи в ту ночь сторожил овец. Братья спали, собаки не подали голоса. Небо, огромное и тяжелое отблескивало редкими звездами. Огонь играл, вверх поднимались искры — шаман бы глянул и рассказал, чья молитва понимается к небесам. А пастух был пастух — дальше чистой воды, волчьей стаи и ягнят в брюхе ярки он не умел видеть.

Человек пришел с запада. Непохожий на детей племени, высокий и желтокожий, весь высохший, будто солнце выпило из него кровь. Ни ножа, ни сапсана, ни пса при нем не было — словно и не мужчина. Подобрался к огню, протянул руки — греться. Глянул на Берхи, тяжело глянул, недобро.

…Все знают, кто по ночам ходит, слова не говоря. Пастух трусом не был, но во рту у него пересохло, пальцы на рукояти ножа сжались намертво. За спиной по склону холма спала отара, братья ворочались под кошмой. Под рукой не нашлось и пучка ковыля…

— Кто ты? — немота оборвалась, Берхи ждал.

— Гость, — незнакомец тяжело опустился на землю подле костра.

От сердца отлегло — даже ночные твари не нарушают законов гостеприимства. Пастух добыл флягу с водой — солоноватой, несвежей — и протянул пришлецу. Тот вцепился в нее, как ягненок в вымя, тотчас опорожнил. Последние капли выплеснул на ладонь, обтер лицо. С растресканных губ капнуло кровью — будто гость ел сырое мясо. На вяленую баранину он даже не посмотрел — улегся прямо в траву, повернулся спиной к огню и уснул.

На всякий случай, Берхи обложил спящего волосяным арканом. И ночные кровососы не дотянутся и сам гость, если он злой дух, до утра не уйдет из круга. А человеку не повредит.

Безлунная ночь тянулась долго. Где-то скулил и плакал шакал, костер то и дело гас, перед рассветом небо закрыло тучами. Продрогший пастух боялся заснуть от усталости. Братья за это били и были правы — придет степной хищник или дурной человек — кто встретит?

С восходом солнца первыми встали псы. Берхи свистнул, сероспинный вожак поспешил к хозяину. Пастух показал на гостя — тот спал ничком и стонал во сне. Кобель задрожал. Он не выл, не рычал, не пытался напасть — просто трясся, словно в ознобе, зажав хвост между задними лапами. Пастух положил руку на голову зверя, пес вывернулся, лизнул пальцы хозяину и попятился назад, к стае. Заблеяли овцы, резко и зло закричал сапсан с шеста. Отбросив сырую кошму, поднялся старший брат, Ахта. Его худое лицо было полно тревоги.

— Дурной сон видел… — начал он и осекся.

Берхи показал на незнакомца. При свете стало видно — пришлец одет в дорогую и тонкую синюю шерсть, сапоги на нем сношены, пятки стерты до мяса. На макушке между черными, длинными, как у девушки, косами, темнеет рана.

— Гость. Собаки боятся, — Берхи поднял за ремень пустую флягу, — Воду выпил.

Ахта дернул щекой:

— Воду выпил. Гость. Все.

…На верхних пастбищах отара бродила еще неделю. Гость следовал за пастухами, словно привязанный. Он пил много воды, не умел ездить верхом и стеречь овец — впрочем, вся живность старалась держаться подальше от пришлеца. У костра он будто отогревался, ловчей двигался, смотрел на пастухов тяжелым взглядом, иногда бросал пару слов — скупых и верных. Однажды увидал, что источник отравлен, запретил пить, а сам хлебал из лужи, как зверь. Все время, когда не надо было идти, спал или лежал, глядя в небо. И не назвал себя.