Именно к этим отдаленным временам восходит зарождение в Джошуаленде мощной железоделательной промышленности, которая и по наши дни является предметом особой гордости патриотов этого старинного штата. Работорговля, которую Пентикост поставил на широкую ногу, требовала не только развернутого и интенсивного судостроения. Возник все возраставший спрос на оковы, цепи, замки для цепей, ибо только должным образом закованный невольник занимал меньше места на корабле, не слонялся по нему без дела, не мог взбунтоваться или, чего доброго, броситься за борт, чтобы покончить с собой. Кандалы, цепи, замки и клейма стали и на плантациях не менее насущным инвентарем, чем бич надсмотрщика и утренняя и вечерняя молитвы. Они не были вечными, они ломались, ржавели, изнашивались, разбалтывались, выходили из строя и требовали замены. Бронзовый и новокаменный века царили тогда в Африке, и поистине страшен был переход десятков и сотен тысяч несчастных африканцев в век железный.
Пентикост раньше многих других сообразил, какие выгоды сулит эта новая отрасль промышленности, и он приобрел решающие паи во всех трех предприятиях, которые стали заниматься в Хэппитауне производством цепей.
Пентикосту сопутствовала удача: он привез из второго африканского рейса около трех с половиной тысяч невольников, выбросив акулам не больше восьмисот покойников. Это был вполне терпимый процент потерь, особенно если учесть, что значительная часть рабов была заготовлена Пентикостом у нескольких негритянских царьков за два ящика стеклянных бус, медную трубу и ржавую кавалерийскую саблю. Остальные невольники обошлись только в стоимость трех десятков ружейных залпов по непокорным деревням, после которых оставшиеся в живых негры вместе с их непрактичными царьками были с веревками на шее приведены на берег и рассованы по корабельным трюмам. Трюмы были теперь специально переоборудованы. Их разрезали на восемь этажей сплошные нары, на которых можно было сидеть, только согнувшись в три погибели, а лежать — вплотную один к другому. Зато количество мест на кораблях увеличилось без малого в пять' раз< Конечно, кое-что приходилось тратить в пути на питание невольников, но это были уже такие пустяки, на которые не стоило обращать внимания.
Выгодно распродав эту партию рабов, Пентикост, не медля, снова направился к африканскому берегу. Сахарные и табачные плантации предъявляли неограниченный спрос на негров, и было попросту грешно упускать из рук такую выгодную отрасль торговли. Теперь уже все восемь кораблей Пентикоста были переоборудованы для перевозки рабов. Пентикост видел себя в ближайшем будущем одним из богатейших граждан североамериканских колоний, и действительно богатство его росло день ото дня, как снежный ком. Но этого никак нельзя было сказать о богатствах его капитанов, их помощников и матросов, которые делили со своим хозяином только тяготы, но никак не прибыли изнурительных африканских походов.
Так получилось, что в то время, как Джошуа Пентикост в своей каюте наслаждался общением с Шекспиром, римскими и греческими классиками, на «Пилигриме» зрело недовольство.
Примерно на половине обратного пути разыгрался шторм, и «Пилигрим» потерял из виду остальные корабли. Команда усмотрела в Этом добрый знак и ближайшей ночью выбросила за борт капитана и нескольких неугодных ей матросов. Вслед за тем бунтовщики вор- вались в каюту Пентикоста и связали его раньше, нежели он спросонок успел разобраться, что произошло.
Помощник капитана, возглавлявший бунт, приказал положить корабль на курс, который предохранил бы его от встречи с остальными судами экспедиции. Надо было создать у них представление, что «Пилигрим» затонул. Конечно, проще всего было бы на всякий случай выбросить за борт и самого Пентикоста, но никто не мог решиться на убийство человека такой праведной жизни.
Девять суток рыскал «Пилигрим» по океану, удаляясь все дальше и южнее от обычных торговых путей в поисках подходящего места, где можно было бы без помех и свидетелей высадить пленного хозяина.
На десятые сутки с фок-мачты заметили небольшой гористый остров, не обозначенный на карте. В те далекие времена такие острова были частым явлением.
Все же, опасаясь наткнуться на обитаемую землю, «Пилигрим» остановился кабельтовых в восьми от берега, выслал разведку на шлюпке, а сам лег в дрейф.
Разведка добросовестно обследовала остров. На нем было много зелени, несколько пальмовых рощ, речушки с прохладной и вкусной водой. С юга и востока его окаймлял довольно высокий горный кряж, защищавший от холодных ветров, дувших с юга, и знойных сухих ветров, дувших из центральноафриканских пустынь.
В долине, образованной этим полукольцом, подходившим вплотную к берегу, судя по всему, царил ровный, нежаркий климат, росла густая и сочная трава, которой хватило бы на круглогодовой выпас сотен голов крупного рогатого скота. На внутренних склонах гор там и сям мелькали белыми ватными комочками никем не пуганные горные козы. Но нигде — ни на берегу, ни в долине, ни на горных склонах — не замечено было никаких признаков человека.