Я бросила корзину и пустилась бежать по
— Отпусти меня! — жалобно воскликнула девочка по-японски. — Пожалуйста, отпусти!
А вот тут я уже испугалась. Колонисты требовали разговаривать по-японски, но у этой девочки были безупречно правильные интонации. А вдруг я на японку набросилась? Потом я заметила, что по щекам у нее текут слезы. Вдруг кто-то увидит, как я еще и мучаю японскую девочку?
Я уже собралась было ее отпустить, как сверху донесся голос матери:
— Веди ее ко мне.
Подняв голову, я увидела, что матушка смотрит на нас из-за каменной стены. Я осторожно поднялась, при этом продолжая крепко держать девочку за руку. Подняв на ноги, я толкнула ее вперед, так что незнакомке пришлось перелезть через стену. Как только мы обе оказались с другой стороны, мать медленно осмотрела девочку с головы до ног и наконец спросила:
— Ты кто? Из какой семьи?
— Меня зовут Хан Ми Чжа, — сказала воровка, вытирая слезы основанием ладоней. — Я живу с дядей и тетей в районе Сут Дон деревни Хадо.
Мать с шумом втянула воздух.
— Кажется, я знаю твою семью. Ты, наверное, дочь Хан Гиль Хо.
Ми Чжа кивнула.
Матушка молчала. Я чувствовала, что она расстроена, но не знала почему. Наконец она заговорила:
— Ну же, расскажи, почему ты воровала наш урожай.
Ми Чжа лихорадочно затараторила:
— Мать умерла, когда я родилась, а отец — два месяца назад. От сердечного приступа. Теперь я живу с тетей Ли Ок и дядей Хим Чханом, и…
— И они тебя не кормят, — перебила ее матушка. — Я понимаю почему…
— Мой отец не предатель! — с вызовом бросила Ми Чжа. — Да, он работал на японцев в Чеджу, но это не значит…
Мать прервала ее известной поговоркой:
— Если посадить красные бобы, то и соберешь красные бобы. — Это значило, что характер и поведение ребенка закладываются родителями. — Никто не любит коллаборационистов, — сказала она прямо. — Во всех семи районах Хадо люди устыдились, когда твои родители выбрали такую жизнь. А тут еще твое имя — Ми Чжа, очень по-японски звучит.
Я была тогда совсем маленькая, но уже понимала, что мать очень рискует, так открыто критикуя японцев и тех, кто их поддерживает.
Руки и лицо у Ми Чжа были в грязи, как и ее одежда — некогда очень хорошего качества. Во время погони девочка потеряла платок, и волосы у нее так спутались, будто их несколько недель не расчесывали. Но больше всего меня поразила ее худоба. Весь ее вид вызывал жалость, но мать не ослабляла напора.
— Ну-ка покажи, что у тебя в карманах, — потребовала она.
Ми Чжа с готовностью начала копаться в карманах, стремясь показать моей матери все свои сокровища. Она достала кусок угля, потом убрала обратно. Тщательно вытерев грязную руку о рубашку, она залезла куда-то в рукав и вытащила книжку. Я до тех пор книжек не видала, так что и эта не вызвала у меня никакой реакции, но матушка явно изумилась. То ли от нервов, то ли от страха Ми Чжа уронила книжку. Мать наклонилась ее поднять, но Ми Чжа успела первой. Она с вызовом посмотрела на матушку.
— Не надо, пожалуйста. Это мое, — сказала Ми Чжа и быстро сунула книжку обратно в рукав. Потом полезла в другой карман, вытащила оттуда сжатый кулак и высыпала из него на ладонь матери пригоршню молодых сладких картофелин, каждая едва ли больше гальки. Мы все опять замолчали, пока мать перекатывала картофелины в руке, изучая, насколько они повреждены. Потом она снова заговорила, все так же громко, но тон был уже мягче.
— Тебе повезло, — сказала она. — Если б тебя поймали другие… Но ты попалась мне. Сейчас ты пойдешь с нами на наше поле и посадишь их обратно. Потом поможешь нам. Если хорошо поработаешь, мы поделимся с тобой обедом. Если не убежишь, будешь слушаться и делать все, что я скажу, я разрешу тебе прийти завтра. Все понятно?