Остров Сахалин

Мой приятель и в некотором роде коллега Масахира в умеренном состоянии утверждал, что разворот Земли в плоскость отнюдь не поэтическая гипербола, так оно и есть на самом деле. Случившаяся Война повредила пространственную механику, и Земля теперь сплющена, как блюдо. В неумеренном состоянии Масахира строил яхту с намерением отправиться на восток и увидеть все собственными глазами. Иногда я ему помогал. Яхту удалось спустить в воду, впрочем, довольно быстро Масахира ее сжег по пьяни, и в поход мы не отправились. Чтобы утешить Масахиру, я через своего дядю, вхожего в определенные круги, добыл спутниковую карту Западного полушария. Масахира объявил ее подделкой и заговором. Сплющивание Земли открывало новые горизонты для астронавтики – теперь можно было запускать корабли с ребра земного диска, так гораздо легче и экономичнее, и он уверен, правительство уже потихоньку бежит. А карту какую угодно можно нарисовать.

Я проснулся поздно в тот день. От подоконника к полу протянулись похожие на клыки сосульки – погода с рассвета опять волновалась, на берег накатывала теплая солнечная волна, за ней приходил заморозок, затем снова солнце. Я нащупал на полу топор и кинул в сосульки, но попал только в левую, она разбилась, и по полу раскатились ледышки. Некоторое время я лежал, раздумывая, стоит ли подниматься. Сегодня я должен был идти в редакцию еженедельника за гонораром и есть мясо, но Масахира позвонил и сказал, что выпуск не разошелся до конца, гонорара нет, но у него есть идеи. Впрочем, о них он намерен переговорить лично.

Пришлось просыпаться.

Я поднялся, погулял по комнате, пнул подвернувшегося краба, выглянул в окно. На крыльце под окном энергично ссорились две старухи. Они жили здесь давно, однако их имен я до сих пор не знал, одна была чуть повыше и свирепее лицом. Высокая старуха кричала про то, что оба ее мужа погибли на Войне, а пособие она получает точно такое же, как низкая старуха, у которой на Войне погиб всего лишь один муж, да и тот горбатый. Низкая старуха отвечала, что мужи высокой старухи были негодными, за таких хоть за пять штук надо одно пособие платить, а ее горбатый был ого-го. Я подозревал, что они затеяли эту ссору нарочно – на прошлой неделе старухи разбудили меня своей бранью, и я спросонья швырнул в них поленом из прессованных опилок. Старухи замолчали, скоро из труб их печек потянулся дымок. Так что сегодня не будет им полена, пусть хоть заругаются.

Впрочем, старушечья ругань не особо мешала, я устроился на ящике возле окна и стал смотреть на улицу. Старухи вскоре разошлись, улица совсем опустела, ветер гонял вдоль домов снежные змейки, было необычайно тихо, словно на город обрушилась вата. Я расправил листок оберточной бумаги, приготовил карандаш.

Кажется, сегодня собирался странный и необычный день, нет, ничего необычного еще не произошло, однако… Я люблю угадывать дни, когда время запинается, упирается лбом и замирает, словно в раздумьях, куда свернуть, в такие безлюдные дни лучше всего сочиняются стихи, надо лишь немного подождать их в тишине.

Я сидел на ящике и слушал.

Да, раньше не было тишины, мир наполняли звуки, которые не стихали даже ночью. Потом звуков не стало. То есть их осталось немного, или очень далекие, или очень близкие. Шум исчез, и настало лучшее время для стихов. Только их почти перестали сочинять, хотя раньше, судя по всему, сочиняли многие.

Забавно, когда отец узнал, что я сочиняю стихи, он не стал сердиться, наоборот, подарил мне пачку старых тетрадей. И не смеялся, когда я ему читал. А мама хотела, чтобы я стал инженером.

На улице морозно крякнуло дерево, я выглянул в окно и обнаружил, что по улице крадется дровяной вор. У нас на улице уже давно украли все, что можно украсть деревянного, и воры утратили к нашему району интерес, скорее всего, это вор-неудачник, или начинающий расхититель, или просто обычный дурак.

В углу комнаты у меня хранился старый карабин, частенько я, желая услышать настоящий звук в зимнем безмолвии, стрелял из него в воздух. Я дотянулся до карабина, положил на подоконник, открыл крышки прицела.

Дровяной вор.

Я глядел на него и думал, кем бы стал дровяной вор, если бы не Война? Художником или музыкантом. Инженером биологических механизмов. Пилотом внесистемного рейдера, исследователем космической пустоты, ловцом корпускул творения. Великим педагогом, великим хирургом, великим… садовником или энергетиком. Кем бы мог стать я? Наверное, я не стал бы поэтом. Я не увидел бы сияющих течений и прекрасных предрассветных призраков на горизонте и не увидел бы мертвого кита с оранжевым хвостом, печально проплывавшего куда-то по своим мертвым делам.

Я смотрел в прицел. Дровяной вор торопился по улице, стараясь держаться в тени. Приблизившись к моему дому, вор перестал сторожиться и вышел на середину улицы. На лице у него сияла улыбка, день явно начался удачно, и… Вор увидел меня.