Вика Стрежина росла честной, открытой, доброй девочкой, готовой делиться с окружающими всеми радостями и горестями, новостями и заботами. С кем же было делиться, как не с семьей? Тем более что и мать обязательно расспрашивала дочерей после школы: как прошел день, с кем они играли, кто из учителей о чем рассказывал… И по утрам – что приснилось ночью, о чем думала…
Что происходило в голове Галины Михайловны, как ухитрялась она запоминать кучу детских обид, мелочей, страхов, надежд и радостей, не знала, наверное, даже она сама. Но в нужный момент, как фокусник из коробки, она извлекала необходимое и выстреливала в провинившуюся. Ею, как правило, была ее младшая дочь.
– Глупая курица! – кричала Галина Михайловна, тряся перед Викиным лицом дневником с тройкой. – Думаешь, твой Малежин любит троечниц? Нет, не любит! Ты, значит, хотела перед девочками своими показаться в новой форме?! Боялась, что будешь бегать, а у тебя штаны разойдутся, как у Прохоровой?! Вот я тебе специально так прострочу, чтобы все разошлось! Пусть смеются над тобой, раз ты такая дурочка! Все, с сегодняшнего дня никаких ночников в спальне, и попробуй только заной вечером, что из-под кровати мертвый скелет лезет! Выпорю тебя, поняла?! Отвечай – поняла?!
Вывернутые наизнанку, безбожно вытащенные на свет маленькие мысли маленькой Вики тыкались ей же в нос, и она с ужасом вспоминала, как сама рассказала маме о Левке, о Прохоровой, над которой смеялся весь класс, а та ревела в раздевалке, о мертвом скелете, которого она боялась до дрожи, до колотья в боку, но он, по счастью, сам боялся света, и с ночником Вика засыпала спокойно.
Нинка в таких случаях обязательно подзуживала мать: вертелась под боком и выдавала какой-нибудь нехороший Викин секретик.
– Мамочка, а еще Вика из тех серебристых кусочков ткани – помнишь, что ей тетя Таня принесла, – юбку для куклы сшила! Для большой куклы!
– Как из серебристых?! – ахала мать. – Я из них собиралась вставки Нинке в платье сделать, а ты, значит, юбку для куклы… Отец, иди сюда! Посмотри только, ни стыда ни совести у девицы нет… В чем сестра-то на праздник пойдет, не подумала, да? Понятно, лишь бы о своих игрушках печалиться.
Светлым пятном для Вики были редкие визиты дяди Миши, родного брата матери. Он появлялся раз в год, привозил мешок подарков для нее и Нинки, одаривал мать красивыми кофтами, а отца – редкими сигаретами, но уезжал ровно через сорок минут после того, как входил к ним в дом. Иногда во время этих редких визитов Вика ловила на себе его сочувственный взгляд и думала, что она, наверное, очень некрасивая, раз дядя так на нее смотрит. То ли дело Нинка – и крепкая, и сильная, и челка дыбом, как у взбесившейся лошади. Взбесившихся лошадей Вика не видела, но представляла очень живо.
Со временем Вика научилась прятать свои мысли, закрываться за семью замками от собственной семьи, но жить в полной изоляции она не могла. Из болтовни за завтраком, из записочек под обложкой дневника мать извлекала информацию и снова превращала ее в оружие против дочери. Вика после такой встряски полностью замолкала на время, но проходили недели – и она отходила, обманывалась дружелюбием матери, фальшивым расположением сестры, внешней заинтересованностью отца. И все повторялось по новой.
Не стать злобным закомплексованным подростком, наглухо закрытым от окружающих, ей помог Левка Малежин. Вика никогда не приглашала к себе гостей: один раз попыталась, и мать с отцом устроили ей скандал («привела ораву! Ты думаешь, мы с утра до вечера горбатимся, чтобы твоих обжор кормить?!»). Но как-то раз в восьмом классе Левка заскочил к ней за домашними заданиями и был встречен Галиной Михайловной неожиданно ласково: Малежина усадили за стол, накормили рыбным супом и прекрасным салатом из кислой капусты, побеседовали по душам. Когда Вика пошла провожать Левку на лестничную площадку, попутно объясняя что-то из задания, он дождался, пока закроется дверь в квартиру, и негромко проговорил, глядя на Вику с непонятным выражением:
– Стрежина… ты извини, конечно… но у вас каждый день так?
– Что – так? – не поняла Вика.
– Ну… за столом, и разговоры…
– А, это. Да, не обращай внимания. Мама любит селедку.
– Да при чем здесь селедка?! – вдруг вскипел обычно спокойный Левка. – Я с тобой не о селедке говорю, бестолочь!
Он выхватил у остолбеневшей Вики тетрадь с заданиями, шагнул в приехавший лифт и со всей силы шарахнул кулаком по кнопке первого этажа. Вика все стояла на месте, недоуменно прислушиваясь к гулу спускающегося лифта.
«У вас каждый день так?» Значит, толстяку Левке, которого воспитывала одна мама, показалось, что у них, Стрежиных, как-то неправильно? Интересно, почему?
Ответ на свой вопрос она получила на другой день – торопливо шла по школьному коридору и вдруг, перед тем как завернуть за угол, споткнулась о свою собственную фамилию, произнесенную все тем же Левкой.
– У Стрежиной? Да нет, ничего интересного… – неохотно говорил он невидимому для Вики собеседнику. – Предки у нее только, по ходу, странные какие-то.