Остров Сердце

– Сядет, говоришь?! – взвилась Наталья. – А ты что будешь делать? Летать? Так не нужны вы тут, соколы советские! Да и в Союзе тоже!…Мне скоро тридцать, и что я видела? Два аборта и полный крах семейной жизни, поскольку завтра отсюда попрут, а там, в Союзе, у меня, кроме парализованной матери, ничего! И тебя там никто не ждет! Отправят в Тмутаракань, и буду я тихо стареть в общежитии коридорного типа!

– А этот твой, конечно, обеспечит тебе райскую жизнь…

– Он, в отличие от тебя, не рассуждает о химерах типа "честь", "небо", "родина". Уже "Волгу" купил, на трехкомнатный кооператив заработал…

– Непосильным трудом! Не надорвался – государственное имущество "налево" сбывать?

– Это и называется сегодня "зарабатывать"! Время другое, Максим! Такие, как ты, в нем не выживают, и я не хочу с тобой идти на дно!

– Погоди, Наташа! Ну, не все же измеряется машинами и квартирами…Должно же быть в жизни что-то более важное.

– Что, например?

– Любовь… Я тебе никогда не изменял, Наташ! – Глухов смутился от своего неловкого признания. – Я так видел свою жизнь: я летаю, исполняю воинский долг, а на земле меня ждет любимая женщина. Что тут плохого?! Да и ты совсем недавно так считала… и аборты – это же было твое решение!

Наталья искренне расхохоталась.

– Знаешь что, муженек ты мой бывший? Любовь – это химера, может быть, самая дурацкая из всех! И знаешь, когда эта дурь у нас, у баб, окончательно проходит? Когда после нескольких лет брака ложишься в постель со своим суженым и с ужасом понимаешь: сейчас он начнет тебя лапать своими шершавыми ладонями, исцарапает шею вечерней щетиной, а потом взгромоздится на тебя и начнет исполнять супружеский долг, мыча от удовольствия! А тебя при этом тошнит – от запаха и мычания, от ненависти и безысходности, от мысли о предстоящей ночи и его непременном храпе, от необходимости мыться с ним в одной ванне, садиться на один унитаз!!

Глухов ошарашенно смотрел на жену, все глубже вжимая голову в плечи от каждого слова. Ему представлялось, что она приподнялась над столом и теперь со всего маху бьет его по голове молотком, от чего он с каждым ударом уменьшается в росте, превращаясь в карлика, а голова наполняется нестерпимым болезненным звоном.

– Я с ума сходила от рубашек твоих засаленных! От бушлата твоего, который керосином пропитался насквозь. Сколько раз говорила, не носи его домой! Оставляй где-нибудь! А ты – блажь, мол! Терпи! Сапоги твои вонючие! Долбаный походный чемодан! И просила же, сто раз просила, купи другой одеколон! Ну не могу я этот запах терпеть! А тебе плевать! Плевать!! Ты же родине служишь! А я должна со всей этой гадостью жить! А почему должна, скажи?!

– А от каптерщика твоего по-другому пахнет? – выдавил он.

– Да нет, почти так же! – спокойно ответила жена. – Но вот парфюм у него качественный, французский! И рубашки сам в прачечную носит. И вообще, я с ним хоть понимаю, за что мучаюсь! Считай, что на жизнь себе зарабатываю! И не стесняюсь этого, понял?

– Я вот что понял, – Глухов тяжело взглянул на жену. – Ну, разлюбила! Бывает! Сказала бы раньше. Чего ж ты страдала-то? Терпела зачем?!

Наталья хотела что-то ответить, но Глухов не дал.

– А знаешь, когда у мужика, как ты говоришь, дурь слетает?! Когда до него, кретина, дойдет – плевать бабе на его профессию и на его дело! С высокого бугра плевать! Вот что невыносимо! Я помню, майора получил, бежал домой стремглав, думал, вместе порадуемся! Щас! Ты в спортзале была, а потом истерику устроила. Мол, в гарнизоне невозможно правильно организовать твое питание, и поэтому твоя задница не умещается в ранее приобретенные вещи! И вообще, я сгубил твою молодость, предназначенную для чего-то очень важного и высокого.

– Да, для высокого! – зло выкрикнула бывшая.

– Ага! Для жулика твоего… предназначенную! Ты что думаешь, он тебе на всю жизнь наворовал? Хрена! Столько даже он не сможет стырить! Скоро все кончится, а его посадят лет примерно на десять!

– А ты… ты… просто завидуешь!

– Чему? И будущее твое такое. Пока "сороковник" не стукнет, будешь прыгать от одного мужика к другому. И нигде надолго не засидишься, так как никого, кроме самой себя, не любишь! А не дай бог, родишь от кого, совсем труба! И сама – не человек, и ребенка изувечишь. Он же, бедный, всю жизнь будет выслушивать, какая сволочь та особь мужского пола, которая в данную минуту находится рядом с тобой. И какой он сам, ребенок твой, придурок, не достойный мизинца собственной мамочки!

Наталья резко поднялась и пошла к выходу.

– Иди, иди! – крикнул ей в спину Глухов. – Мразь!…

После развода Глухов изменился. Он как-то постарел, стал недоверчивым и злым. Несколько сослуживцев потеряли погоны после его рапортов, в которых он сообщал об их неблаговидных делах. Мордастый подполковник, сожитель Натальи, действительно вскоре сел. Глухов принял в этом самое активное участие, самолично раскопав соответствующие финансовые документы.