Отношения между сквайром и капитаном Смоллеттом были по-прежнему очень натянутые. Сквайр, не стесняясь, отзывался о капитане презрительно. Капитан никогда не заговаривал со сквайром, а когда сквайр спрашивал его о чем-нибудь, отвечал резко, кратко и сухо. Прижатый в угол, он вынужден был сознаться, что, по-видимому, ошибся, дурно отзываясь о команде. Многие матросы работали образцово, и вся команда вела себя превосходно. А в шхуну он просто влюбился.
– Она слушается руля, как хорошая жена слушается мужа, сэр. Но, – прибавлял он, – домой мы еще не вернулись, и плавание наше мне по-прежнему очень не нравится.
Сквайр при этих словах поворачивался к капитану спиной и принимался шагать по палубе, задрав подбородок кверху.
– Еще немного, – говорил он, – и этот человек окончательно выведет меня из терпения.
Нам пришлось перенести бурю, которая только подтвердила достоинства нашей «Испаньолы». Команда казалась довольной, да и неудивительно. По-моему, ни на одном судне, с тех пор как Ной впервые пустился в море, так не баловали команду. Пользовались всяким предлогом, чтобы выдать морякам двойную порцию грога. Стоило сквайру услышать о дне рождения кого-нибудь из матросов, и тотчас же всех оделяли пудингом. На палубе всегда стояла бочка с яблоками, чтобы каждый желающий мог лакомиться ими, когда ему вздумается.
– Ничего хорошего не выйдет из этого, – говорил капитан доктору Ливси. – Будешь цацкаться с матросней, после сам же наплачешься. Уж вы мне поверьте.
Однако бочка с яблоками, как вы увидите, сослужила нам огромную службу. Только благодаря этой бочке мы были вовремя предупреждены об опасности и не погибли от руки предателей.
Вот как это произошло. Мы двигались сначала против пассатов, чтобы выйти на ветер к нашему острову, – яснее я сказать не могу, – а теперь шли к нему по ветру. Днем и ночью глядели мы вдаль, ожидая, что увидим его. Согласно вычислениям, нам оставалось плыть менее суток. Либо сегодня ночью, либо самое позднее завтра до полудня мы увидим Остров Сокровищ. Курс держали на юго-юго-запад. Дул ровный ветер на траверзе. Море было спокойно. «Испаньола» неслась вперед, иногда ее бушприт обрызгивали волны. Все шло прекрасно. Все находились в отличном состоянии духа, все радовались окончанию первой половины нашего плавания.
Когда зашло солнце и работа моя была кончена, я, направляясь к своей койке, вдруг подумал, что неплохо было бы съесть яблоко. Быстро выскочил я на палубу. Вахтенные смотрели вперед по курсу, надеясь увидеть остров. Рулевой, наблюдая за наветренным углом парусов, тихонько посвистывал. Все было тихо, только вода шелестела за бортом.
Оказалось, что в бочке всего одно яблоко. Чтобы достать его, мне пришлось влезть в бочку. Сидя там в темноте, убаюканный плеском воды и мерным покачиванием судна, я чуть было не заснул. Вдруг кто-то грузно опустился рядом с бочкой на палубу. Бочка чуть-чуть качнулась: он оперся о нее спиной. Я уже собирался выскочить, как вдруг человек этот заговорил. Я узнал голос Сильвера, и, прежде чем он успел произнести несколько слов, я решил не вылезать из бочки ни за что на свете. Я лежал на дне, дрожа и вслушиваясь, задыхаясь от страха и любопытства. С первых же слов я понял, что жизнь всех честных людей на судне находится у меня в руках.
Глава XI
Что я услышал, сидя в бочке из-под яблок
– Нет, не я, – сказал Сильвер. – Капитаном был Флинт. А я был квартирмейстером, потому что у меня нога деревянная. Я потерял ногу в том же деле, в котором старый Пью потерял свои иллюминаторы. Мне ампутировал ее ученый хирург – он учился в колледже и знал всю латынь наизусть. А все же и его вздернули в Корсо-Касле, как собаку: сушиться на солнышке… рядом с другими. Да! То были люди Робертса, и погибли они потому, что меняли названия своих кораблей. Сегодня корабль называется «Королевское счастье», а завтра как-нибудь иначе. А по-нашему, как окрестили судно, так оно всегда и должно называться. Мы не меняли названия «Кассандры», и она благополучно доставила нас домой с Малабара, после того как Ингленд захватил вице-короля Индии. Не менял своего прозвища и «Морж», старый корабль Флинта, который насквозь пропитался кровью, а золота на нем было столько, что он чуть не пошел ко дну.
– Эх, – услышал я восхищенный голос самого юного из наших матросов, – что за молодец этот Флинт!