Остров спокойствия

– Тогда… боже, я сейчас выражусь, как моя мать: тогда открой эту дверь. Впрочем, ты так и поступаешь. Даже если мне не нравится твой новый путь. Я люблю тебя, Симона. наверное, поэтому постоянно раздражаюсь… Ну скажи, что ты сотворила с волосами?

Симона вымученно засмеялась.

– Говоришь о волосах, чтобы отвлечь меня от остального?

– Может, и так, но я все равно не понимаю, зачем ты их обрезала и покрасила в этот адски красный цвет.

– Наверное, я была в адском настроении. – Симона отстранилась, затем поцеловала мать в щеку. – Спасибо. Мне лучше, но я не хочу возвращаться. В любом случае мне не до десерта.

– Ты сможешь вести машину?

– Да. Не волнуйся.

– Я буду волноваться, так что напиши мне, когда приедешь к бабушке.

– Хорошо. Передай Нат…

– Я расскажу Натали, что произошло, чтобы мы могли посплетничать об этой глупой, злой женщине.

На этот раз смех дался легче.

– Я люблю тебя, мама. Наверное, поэтому постоянно раздражаюсь.

– Туше. Напиши мне. И пусть Сиси заварит тебе один из своих целебных чаев.

– Договорились.

Чтобы не возвращаться через клуб, Симона обошла здание по улице. Садясь в свою машину, она вспомнила, как не хотела сюда ехать.

И все же она была рада, что приехала. Странным и болезненным образом, но мосты навелись и оказались довольно прочными.

Глава 15

Симона не могла забыть лицо Тиффани – прежнее и нынешнее.

Не могла забыть надменность в прежнем и злобу в нынешнем. Не могла избавиться от видения обеих сторон медали: самодовольство юной девушки, которая гордится своей красотой, и озлобленность женщины, которая ее утратила.

Пока она работала, эти лица стояли перед глазами.

Симона больше никогда не заходила в «Даун-Ист» или в какой-либо другой торговый центр. Никогда больше не была в кинотеатре. Она сделала все, что в ее силах, чтобы обо всем этом забыть. Стереть из памяти.

Теперь два облика Тиффани не выходили у нее из головы, и все, что окружало тот вечер, навалилось с новой силой.

Не сумев избавиться от тяжелых мыслей, она решила над ними поработать. Нарисовала по памяти лицо шестнадцатилетней Тиффани: гармоничные черты, уверенная, цветущая красота, идеально уложенные волосы.

Затем нарисовала нынешнюю женщину, с которой столкнулась в клубе: шрамы, чуть обвисший левый глаз, искривленная губа, реконструированное левое ухо.

«Изъяны», – подумала она, изучая лица. Однако едва ли второе лицо можно было назвать уродливым. Как художник, она находила его даже более интересным.

Может, злоба возникла от того, что всякий раз, когда Тиффани смотрелась в зеркало, лицо напоминало ей о пережитом ужасе? И разве она, Симона, вправе осуждать эту злобу и негодование, если сама отказалась смотреть в лицо своим собственным переживаниям? Она просто старалась о них не думать.

Симона встала и подошла к окну. С унылого серого неба мягко падал снег, окутывая скалы пушистым покрывалом. Цвет воды сливался с цветом неба, и зима покрывала все, кроме воды и неба.

Перед ней простирались тишина и покой уединенной зимы на острове. Хаос и безумие того давнего летнего вечера остался позади.

В голове прозвучал голос Тиффани:

«Ты ушла без единой царапины».

Нет. Нет, это не так. Не так…

Симона вздохнула и вернулась к столу. Выбрала инструменты, глину. «В половину величины», – подумала она, расстилая холст, и раскатала глину в прямоугольник. В случае чего можно в любой момент остановиться. Или изменить направление. Но если она хочет выкинуть эти лица из головы, ей нужно сделать их реальными.

Она обрезала края глиняного прямоугольника, свернула его в цилиндр. Поставила вертикально, разгладила стенки руками. Начала срезать углы, намечать линии, соединять стороны, сжимать швы. Вначале, закладывая основу, шла техническая часть работы.

Теперь набросать контур лица, проверить пропорции.

И наконец Симона начала его лепить. Глазницы, лоб, нос. Добавляла глины, надавливала на стенки цилиндра изнутри, формируя щеки, скулы, подбородок.

Она видела лицо с той же ясностью, с какой ее руки его чувствовали. Женское лицо – пока просто неопределенное женское лицо.

Впадины, вмятины, бугры.

Думая о прошлом и настоящем, самодовольном и озлобленном, Симона перевернула цилиндр, чтобы сделать то же самое на противоположной стороне.

Две стороны жизни.

Теперь часть головы – она соединяла швы, сводила стенки вместе, пока не оставила наверху только небольшое отверстие, достаточное для ее руки.

Давая глине время немного застыть, она осмотрела свою работу – пока грубую основу, – сформировала по бокам переход от шеи к голове. Затем, не торопясь, занялась подбородком и шеей. Повторила то же самое на другой стороне – с поправкой на повреждения и годы.

Опять встала и обошла рабочий стол, внимательно изучая черты обоих лиц и свои наброски.

Села, надавила большим пальцем на левую глазницу и слегка потянула ее вниз.

«Начнем, – пробормотала она и начала скатывать небольшой глиняный шарик. – Не знаю, что я пытаюсь доказать, но начнем».