Остров ССО, или Последнее лето

И мы участвовали в этом искривлении земного пространства. Новый Чаа-холь – это совсем другой посёлок, даже если в нём будут жить те же самые люди, что и в старом. А как же чаа-хольцы, которые уже не живут, которые жили здесь сто лет назад, тысячу? Как их переселить? Я не о могилах, хотя и о них, я о той родинке на теле Земли, которую дядя-хирург решил пересадить со щеки на нос, а она пятнышком только сверху, корешки-то её до самой пятки! И что скажет об этом поджелудочная железа? Или красные кровяные тельца? Наверняка им это не понравится.

Мы строили коровник, школу и типовые домики. Но сначала – свой лагерь. На ровном куске пустой степи за две недели мы возвели палаточный городок по традиционному ТЭФовскому проекту: каре из армейских палаток, хозблок, с примыкающей крытой столовой и досужими помещениями («показ»-рисовальня, радиоузел, красный уголок с библиотекой-читальней, телекомната, фотостудия, эпатажно оформленная сцена со зрительным залом, трансформирующися из столовой передвиганием столом и скамеек и пр.), посреди – плац с почти двадцатиметровым флагштоком, чуть поодаль – туалеты с неизменными образами карточных мастей в женском, умывальники и душевые с поднятой над ними на бревенчатой эстакаде трёхкубовой длинной бочкой, сверху выкрашенной в чёрный цвет, для лучшего прогрева, а по бокам разрисованной и подписанной «let zeppeling» . Ко всему ровные бетонные дорожки, вычурные въездные ворота с названием и огромной эмблемой отряда, как будто лагерь находился в центре Москвы, а не пустой степи, где, кроме сусликов, любоваться нашими художественными изысками некому, цветники, клумбы, спортивные площадки, многочисленные стенды для наглядной агитации – прессы, стенгазет, фотомонтажей и боевых листков.

Начинают это строительство квартирьеры, а первая большая группа, как правило, старшекурсников и приданных сил – завершает. К приезду же основной массы зелёных бойцов всё бывает готово, а к открытию – всё блестит.

Я приехал как раз с группой старшекурсников, друг и однокашник мой Пашка Невзоров, сам, будучи в отряде главным инженером (что, в его понимании, означало просто главным), уже погружённый в производство, попросил меня побыть до открытия комендантом лагеря, то есть достроить его, хотя я готовился в этом году к самой лучшей стройотрядовской доле – бригадирству. Но и лагерь – это было моё.

– Видишь, Вося (с первого курса я его звал Пабло, а он меня Восей, сократив от Вовоси), через десять дней открытие, а в лагере одни колышки, – самому Пабло заниматься лагерем было и некогда, и ниже масти, остальной штаб ещё не окуклился, – прикинь, чего и сколько тебе нужно, всего дадим, но – десять дней! А потом уж отпустим в бригадиры.

Он водил вокруг будущего лагеря местное начальство, объясняя, где что предполагается сделать. Посреди степи стояли только что сгруженные три электроплиты, груда армейских палаток, доски, брус и какой-то металл. Секретарь Шагонарского райкома комсомола (это я узнал позже, когда он выступал на открытии) насмешливо покачивал головой, мол, приехали на два месяца, а городьбы только для себя придумали на полгода. Даже не без едкости, помню, пошутил: «А я думал, вы будете нам посёлок строить». Когда же он через десять дней появился у нас второй раз, на его лице были совсем другие гримасы – от нескрываемого восторга при виде почти сказочного городка (а отряд, он-то знал, всё это время по полной работал на школе, коровниках и домах) до грусти, почти досады, которую он и выплеснул в своей поздравительной речи на посвящённой открытию торжественной линейке: «Надо привезти сюда на экскурсию всех наших руководителей, чтобы они посмотрели, какие достойные условия всего для двухмесячной жизни можно при желании возвести за какую-то неделю, чтобы им было стыдно, что их люди десятилетиями живут… и т.д.»

Я его понимал. Этим летом мне с моими друзьями много пришлось проехать по тувинской глубинке, и я видел, как их люди живут десятилетиями, а потом, позже и гораздо больше – по глубинке российской, и везде наблюдая буквальную разруху, я тоже удивлялся и горюнился: ведь это так легко и быстро – взять и построить вокруг себя удобное и радостное жильё, житьё, пусть не за неделю, но за месяц, за год – и живи себе, радуйся… отчего же во всю страну запустение? Не нашлось на страну ни одного Тишина? Кто отнял волю жить хорошо, жить если не лучше других, то хотя бы не хуже? Как получилось, что в людях уничтожено то бытовое, если хотите, соцсоревнование, которое выше гордыни и зависти, проще и веселей их, и заменено каким-то тотальным уничижением, которое паче и гордости, и зависти? Может быть это какая-то, непонятная исследователю, защитная реакция народа, временная летаргия, и сейчас весь вопрос в том, кто первым от неё очнётся – настоящие, кондовые русские люди или скороспелые мутанты, которые не только не разбудят, а, воспользовавшись тем, что народ ещё спит, ограбят его, сонного, окончательно. Как показало время, пока жизнь пошла по второму сценарию…