Остров ужаса

Поев, мы неторопливо вернулись к тому месту, где оставили свою одежду, каковая уже высохла, но невероятно села от воды и жаркого солнца. Затем мы спустились к морю, гладкому и спокойному.

— Господь спаси нас, Фордред! — вскричал Сноуд. — Где же мы очутились?

— Да, где же мы? — подхватил я. И мы посмотрели влево, и вправо, и оглядели все, что было вокруг и над нами; и, осматриваясь таким образом, мы увидали не что иное, как огромного идола, гигантскую статую, всю сверкающую и отлитую из бронзы — таким, как рассказывают мореходы, поклоняются на островах, что лежат за землями Катая и прозываются Ниппоном. Мы протерли глаза, дабы убедиться, что мы не грезим. О да, статуя была по-прежнему там, и изображала она огромную женщину со спокойным лицом; на женщине той не было ни накидки, ни каких-либо иных одеяний. Глаза ей заменяли широкие отверстия, и в этих пустых глазницах и вокруг них вились морские птицы, а другие восседали, точно на жердочках, на ее грудях, коленях и стопах.

— Любезный Фордред, — сказал Сноуд, — ежели это и вправду божество сих мест, нам стоило бы выказать ему свое почтение, что было бы только подобающим.

— Нет, — возразил я суровым и громким голосом, — Томас Сноуд, лучше нам будет перекреститься и вознести хвалу Деве Марии, каковая недавно спасла нас от смерти чрез утопление!

— Ты прав, любезный Фордред, — ответил он, и мы с ним дважды прочитали Господню Молитву[9], ибо то была единственная молитва, каковую мы знали наизусть.

После этого мы, преисполнившись отваги и без всякого страха, приблизились к идолу и поглядели на его лицо, на его громадный нос, на дыры, заменявшие глаза, и на шею — а на шее той висели искрящиеся камни, прозрачные и сияющие, словно бриллианты, что я видывал в ювелирной лавке, только эти камни были куда больше всех, какие я видел до тех пор, хоть я и бывал в лондонском Тауэре и лицезрел огромный рубин в короне Генриха V Азенкурского.

— Вот это бриллианты! — сказал Сноуд.

— Не стану возражать, — отозвался я.

Далее мы снова оглядели статую от макушки до пят и заметили, что у ног гигантского изваяния были разбросаны человеческие костяки — черепа, кости ног и рук, ребра.

— Ты видишь это, дружище Сноуд? — спросил я.

— Да, вижу. Этих людей принесли в жертву. Я слыхал, что такое заведено среди язычников.

Надобно сказать, что у Томаса Сноуда всегда был готов слететь с языка ответ или объяснение, даже если он ничего не знал о предмете беседы. То была его главная слабость — мелкий недостаток, ибо в остальном он был самым бравым из мореходов, когда-либо ступавших на палубу корабля.

Мы пригляделись к скелетам и увидали, что все они были сломаны посредине, так что верхние половины лежали с одной стороны, а нижние — с другой.

— Ты видишь это, дружище Сноуд? — спросил я, и мысли мои устремились к костям в усыпальнице церкви Хайта.

— Ну да, — ответил он, как было у него заведено, — видать, такой у них способ приносить жертвы.

Некоторое время мы раздумывали, что же это за божество и чьи кости белеют у его ног.

И вновь мы впились взорами в огромные прозрачные камни, блестевшие ярче, чем женские глаза.

— Это нас они дожидаются, — сказал Сноуд. — Не желаешь ли залезть наверх и забрать их? До камней будет нетрудно добраться. Иначе, не ровен час, заявятся идолопоклонники, и тогда будет слишком поздно.

— Прояви мудрость, друг мой Сноуд, — ответил я, — и считай, что тебе посчастливится, ежели эти идолопоклонники не принесут тебя в жертву. Бриллианты могут подождать: упаси Бог, нас найдут обитатели этой земли, и камни те дорого нам обойдутся.

С этими словами я повел его прочь; мы шли весь день и не увидели ни единого человека или людского жилища. Ели мы фрукты и ягоды и ловили больших крабов, что выползали из моря и силились нас ущипнуть. Мы били их камнями и обломками утесов, раскалывая панцирь, после чего они умирали. Мясо тех крабов было сырое, но голодный человек обойдется и без повара.

Той ночью мы спали под густым деревом, близ ручья, откуда мы пили воду. Проснувшись на следующее утро, я нашел себя в одиночестве: Томаса Сноуда нигде было не видать.

— Сноуд, Томас Сноуд! — звал я, покуда у меня не заболело горло. Ответа не было. Наконец я вспомнил о бриллиантах и неуемном вожделении, что сверкало вчера в глазах Сноуда.

Я мигом вскочил на ноги и стремглав помчался к морскому берегу, туда, где стоял большой бронзовый идол с блистающим ожерельем на шее; приблизившись, я увидал, что Сноуд карабкается по статуе, перебираясь с громадных пальцев ног на колени.

— Слезай вниз! — вскричал я. — Слезай вниз, ты, вор, богохульник и вор, не навлекай на свою голову несчастье, ибо тяжким будет наказание!

Так я говорил Томасу Сноуду, поскольку Господь даровал мне честную душу.

Он не послушался, и вновь я воззвал:

— Слезай вниз, Томас Сноуд!