Остров в море. Пруд белых лилий

Веры не было видно. Когда Май и Штеффи катились с самого крутого места, прямо за ними на большой скорости появились еще одни санки. Штеффи управляла своими санками и не могла обернуться. Вторые санки изменили направление и стали приближаться, пока между ними не осталось сантиметров двадцать. Штеффи пришлось свернуть с дорожки и въехать прямиком в сугроб. Лежа в снегу, они видели, как Вера летит с горы и ее рыжие волосы развеваются на ветру.

– Кто это был? – спросила Май. – Зачем она так сделала?

– Это Вера, – сказала Штеффи.

– Твоя подруга?

– Да.

Девочки поднялись на ноги, отряхнулись и проехали последние метры до подножия горки, а Вера уже была на середине горы. Когда они забрались наверх, Вера уже почти спустилась.

Наконец Штеффи встала внизу горы и подождала Веру. Она должна спуститься, другим путем домой не попасть. Май ехала с Нелли, держа ее перед собой на санках.

– Зачем ты так сделала? – спросила Штеффи, когда Вера затормозила перед ней.

– Как?

– Ты подрезала нас.

– Я не нарочно, – сказала Вера, но Штеффи видела, что она лжет.

– Подожди немного, познакомься с Май.

– Не успею, – сказала Вера. – Мне надо домой.

Она ушла, везя за собой санки.

Штеффи рассердилась. Если Вера решила не иметь с Май никаких дел, тогда она не собирается ни заискивать перед ней, ни уговаривать.

Но два дня спустя, проводив Май на корабль, Штеффи пошла к Вере домой.

– Она уехала? – спросила Вера. – Та, из города?

– Да.

– Хорошо, – сказала Вера.

Вот и все, что было сказано о приезде Май.

Глава 27

Письмо пришло в последний день каникул, за день до отъезда в Гётеборг. Его принес дядя Эверт, вернувшись из порта.

– Как хорошо, что я зашел на почту, – сказал он. – Иначе оно так и лежало бы до твоего приезда.

Штеффи взяла длинный узкий конверт. Адрес семьи Сёдерберг перечеркнут, и рядом кто-то написал: «Переслать» и адрес на острове.

Однако не адреса привлекли внимания Штеффи, а почтовая марка. Она была не американская, даже не испанская или кубинская. Картинка на зубчатом коричневом прямоугольнике изображала Гитлера на трибуне. Под картинкой был текст: «Deutsches Reich» («Немецкий рейх»), написанный угловатыми готическими буквами. Присмотревшись, Штеффи заметила почтовый штамп: «Вена, 23 декабря 1940 года».

Они остались. Они никуда не уехали.

– Как дела? – спросил дядя Эверт. – Что-то не так?

– Письмо пришло из Вены, – сказала Штеффи.

Дядя Эверт встревожился.

– Открой. Что бы ни случилось, лучше знать, чем оставаться в неведении.

Он протянул Штеффи свой перочинный ножик. Дрожащими руками она вскрыла конверт, вытащила тонкий лист бумаги и развернула его.

«Милая Штеффи,

К сожалению, у меня плохие новости. Наш отъезд предполагался позавчера, но, как видишь, мы все еще здесь. В воскресенье мама внезапно заболела, и ее забрали в госпиталь. У нее двустороннее воспаление легких, и, как ты понимаешь, она не могла никуда ехать. Насколько я и другие врачи можем судить, ее жизни ничего не угрожает, но она ослабела от тяжелой работы и недоедания и некоторое время нуждается в больничном режиме.

Итак, в данный момент я не могу сказать ничего определенного ни о том, что нас ждет, появится ли возможность уехать, ни о том, что будет, если мы останемся здесь. Я отказался от нашей комнаты до того, как стало ясно, что мы не едем. Сейчас я снова ищу жилье и сообщу тебе новый адрес, как только смогу.

Тетя Эмилия уехала со своей семьей, как и предполагали. Мы надеемся, что получим от них весточку, когда они доберутся.

Мама передает тебе привет. Я заглядываю к ней как можно чаще и сижу с ней вечерами после работы. Все же кое в чем нам повезло, мы в одном госпитале! Дело в том, что теперь мы встречаемся чаще, чем до маминой болезни.

С любовью, папа».

Штеффи подняла глаза от листа и встретилась взглядом с дядей Эвертом.

– Неужели все так плохо? – спросил он.

Она молча кивнула.

– Они не смогли уехать?

Штеффи покачала головой.

– А позже?

– Наверное.

Ее голос прозвучал странно, словно принадлежал кому-то другому.