– Вы правы, отец Дуг, он упорствует, – глухо произнес Волк, – но мы все равно спасем его, даже если ему это будет стоить жизни, чтоб мне вовек не видеть света! Ребенком я был обещан Богу и нашел средство служить ему даже в этом Содоме! Начинай, Том, – сорванно скомандовал он и махнул рукой.
Ханслоу ловкими длинными, как у обезьяны, руками быстро обернул веревку вокруг головы испанца, сунул туда длинный, продолговатый брусок и медленно повернул. Только сейчас Ирис поняла, что должно произойти, и ужаснулась. Узлы впились в голову священника. Сейчас ему, должно быть, было еще не очень больно, но несколько поворотов бруска, и… Ирис почувствовала, как жуткий холод поднимается вдоль позвоночника. Пожалуй, впервые на этом корабле ей стало по-настоящему, до обморока страшно.
Отец Фернандо, побледневший до голубизны, неожиданно встретился с ней глазами.
– Бог един, – произнесла Ирис одними губами.
Испанец печально улыбнулся, на мгновение прикрыл глаза, признавая ее правоту. И отвернулся.
– Ты согласен принять истинную веру? – вопросил отец Дуг и услышал в ответ «Аве Мария», произнесенное побелевшими губами.
Ирис закрыла глаза, но тотчас открыла, с ожесточением напоминая себе клятву: видеть! помнить! свидетельствовать! Она досмотрит до конца, если милосердный Бог не лишит ее разума. Мэри была бледна, как только что выбеленное полотно. Она стояла, зажмурившись, и изо всех сил зажимала руками уши. Из-под сомкнутых век бежали слезы. Том Ханслоу невозмутимо закручивал бечевку. Силы священника таяли. Он полушептал-полустонал католическую молитву, обращенную к святой Деве, и, наверное, тоже призывал своего Бога подарить смерть или безумие. Ирис сдалась и опустила глаза. Ей было… непереносимо. Боль, гнев, стыд, сострадание смешались в какую-то гремучую смесь, которая вдруг закипела в ней, дотла выжигая страх. И неизвестно, что бы сотворила Ирис Нортон в следующую секунду… но тут католический Бог наконец явил свое милосердие. Лицо дона Фернандо исказила страшная гримаса, с побелевших губ сорвался стон. Том Ханслоу выпустил «четки боли». Испанский священник тяжело осел на помост, уже недоступный ни издевательствам, ни боли. Черты тонкого лица разгладились, и стало ясно, как он был красив.
– Демон, – прошелестело над толпой. – Его демон освободился.
Обессилев вконец, Ирис рухнула на жесткие доски палубного настила и потеряла сознание.
– Признайтесь, вы католичка?
Ирис молчала, глядя в пол, а флибустьер, дрожа от ярости, метался по узкой каюте, как зверь по клетке.
– Когда демон освободил его, вас оставили силы. Я видел это, не отпирайтесь! А может, вы тайная прислужница дьявола?
Ирис не выдержала и рассмеялась. Не слишком весело, но от души.
– Бедняга. Да вы совсем спятили, Волк.
– Почему же тогда вы потеряли сознание? – заорал взбешенный флибустьер и подался вперед.
Рука с кошачьей ловкостью вцепилась в плечо Ирис и больно сжала. Она не поморщилась и даже не подумала вырываться.
– Меня потрясла его смерть. Я жалела его, – холодно ответила девушка.
– Католика? – поразился Волк.
– Человека, – поправила Ирис. – Вам этого не понять, ведь вы давно забыли, что такое жалость. Если только когда-нибудь знали это. Я – женщина, и не могу спокойно смотреть на такие зверства. Всему есть предел, и моему терпению тоже. А теперь, когда я объяснила свой поступок, можете меня повесить. Я не расстроюсь. По крайней мере, на том свете я избавлюсь от вашего общества, которое мне надоело смертельно.
– Ах, вот что, – запоздало сообразил Волк.
Он выпустил плечо девушки, и Ирис удержалась, чтобы не схватиться за него прямо сейчас. Хватка у старого флибустьера была железной.
Взгляд Волка выразил Ирис все возможные извинения. По мысли пирата-христианина не было большего оскорбления, чем обвинить человека в связях с Сатаной.
– Вы должны были сказать сразу, леди. Я не заставил бы вас смотреть на Богом проклятого еретика… Ради всего святого – простите. Но вы держались так смело и гордо, я почти позабыл, что вы не мужчина, и это зрелище непереносимо для вас. Простите, – повторил он.
– С чего это вас вдруг обуяло раскаяние? – поинтересовалась Ирис и, не дождавшись ответа, сказала: – Вы еще не отказались от мысли заполучить Большой Приз Карибов в личное пользование?
Волк, начав было подниматься, оторопело замер… и рухнул назад, в кресло, жалобно заскрипевшее под его тяжестью.
– Мне нужны гарантии безопасности: моей, супругов де Кастильяно, детей и Мэри Мод, – произнесла Ирис.
Волк торопливо вышел из-за стола. Плавно прикрыл дверь, вернулся и присел на край столешницы.
– Говорите.
– Карта зашифрована. Ключ знает только Ричмонд с «Морского коня», верно?
Волк кивнул:
– Пока да.
– А карта у Джеймса Рика. У вас, если не ошибаюсь, только неуемный аппетит?
– Вы можете предложить что-то более существенное?
Ирис откинулась в кресле, сощурилась и азартно сказала:
– Во-первых – к черту Ричмонда. Он лишний.
– Согласен. Он и мне не нравится. Кто в деле?
– Трое. Рик, вы и я.
– Какова моя доля? Треть?
– А вы не хотите спросить, как я собираюсь расшифровать карту? – ловко вывернулась Ирис.