Остров в наследство

Голос мальчика дрожал от гнева. Про себя Ирис подивилась: дьяволенок избегал отца, не любил брата, третировал сестру и неожиданно горячо привязался к бродячей цыганке. И чего только в жизни не бывает? Додумать эту интересную мысль Ирис не успела. На сцену уже поднимались главные действующие лица. Их было трое: католический священник, пастор – отец Дуг и сам Волк. По отношению к вечно пьяному пастору в разодранной рясе вся команда Волка – ревностные протестанты – испытывала немалое почтение, именуя священника-бандита «Святым». Он получал львиную долю добычи, в суровых передрягах каждый мечтал прикрыть его своим телом. Отцу Дугу доставался лучший кусок и последний глоток воды. Желания священника были законом и для команды, и для капитана, а требовали от него только одного: неустанно молиться за души, погрязшие в грехе. Святой отец Дуг плавал на бриге Волка уже седьмой год.

День, выбранный Волком, как в насмешку, был ясен и чист. Солнце не жгло, а ласкало кожу. Легкий ветер гнал «Сан-Фелипе» на северо-запад со скоростью шести узлов. Он пел в парусах странные, непонятные песни, от которых на душе у измученной Ирис становилось как-то спокойнее… Внизу, с шелковым свистом, рвалась под форштевнем изумрудная вода.

Испанский священник был молод, худощав и изящен. Он легко взошел на помост и, заметив Беатрис, почтительно кивнул графине. Следом, пошатываясь, вскарабкался отец Дуг. На последней ступени он запнулся и чуть не загремел вниз. Матросы затаили дыхание, но Волк быстро подскочил и поддержал авторитет местного «Святого». Пираты перевели дух, а тонкое лицо испанского священника тронула ледяная, презрительная улыбка.

В глазах Волка, мрачно темневших из-под тяжелых век, тлел страшноватый фанатичный огонь.

– Братья! – воззвал он. – Сегодня у нас великий день! Мы славно потрудились, защищая нашу святую церковь от еретических собак-католиков, и этим деянием искупили множество грехов!

Капитану ответил одобрительный гул. Он перевел дух и заговорил, все более воодушевляясь:

– Отец наш и владыка небесный смотрит на нас и печалится, ибо вместо поклонения ему, Единому, люди кланяются женщине, презренному сосуду греха и, погрязнув в разврате, забывают свои нечестивые молитвы, как коты на помойке, дабы Отец наш небесный не знал утешения в скорби своей. Воистину, терпение Господа велико и неистощимо, ибо видит он скверну, поглотившую мир, и не обрушит на эту зловонную яму громы и молнии! Не карает недостойных новым потопом, ибо милосерден Господь!

В этот раз конец фразы был встречен гробовым молчанием. Береговые братья истово крестились.

– В этот великий день, – загремел с помоста голос проповедника в обвисшей шляпе с целым арсеналом за поясом, – мы собрались, чтобы Господь наш увидел, что не все еще погрязли в ереси. Есть у Него верные сыны. И сегодня мы докажем Ему нашу сыновнюю любовь. Вот здесь, перед вами стоит папист, трижды, семижды проклятый! Он осквернил Святую Веру своими еретическими песнопениями, равно противными и Господу и людям. Что заслуживает этот поганый пес?

– Смерти! – дружно рявкнуло воинство Волка.

– Истинно, братья! – произнес Волк, обводя матросов тяжелым взглядом. – Он заслуживает смерти. Но Святой Отец, который уже семь лет заботится о спасении наших грешных душ, нашел в своем великом сердце искру милосердия даже к этой мерзкой католической собаке.

Толстощекий, грузный человек в рясе с большим трудом пробормотал что-то одобрительное. Отец Дуг уже успел порядком нагрузиться.

– Испанцу будет дарована жизнь, – объявил капитан, – если сейчас, на глазах у двух сотен истинно верующих, он отречется от своих богомерзких песнопений и примет протестантство.

Тонкое лицо испанского священника исказила судорога. Он что-то крикнул, но его слова потонули в реве восторга, встряхнувшем «Сан-Фелипе».

– Что сказал этот пес? – спросил Волк, глядя мимо испанца.

– Он упорствует в ереси, сын мой, – глухо, как из пустой бочки, ответил отец Дуг.

– Упорствует? – капитан дернул уголком губ. – Тем хуже, сто залпов ему в глотку, – и неожиданно рявкнул: – Ханслоу!

Матроса не пришлось звать дважды. Он выскочил перед помостом, как чертик из табакерки, взбежал по ступеням. Длинные, цепкие руки уже вязали узлы на веревке.

– Ты отрекаешься? – спросил Волк, в первый раз взглянув на испанца.

Вопрос прозвучал неожиданно проникновенно. Глаза пирата были тревожны.

– Я забочусь о спасении твоей души. Может статься, ты и не достоин спасения, но любить ближнего заповедал нам Господь, – Волк перекрестился, и зрители этой жуткой, нереальной сцены замерли в ожидании. Католический священник вскинул удивленный взгляд. Несмотря на свою молодость, он был хорошим священником и умел различить «крестоносца» и истинно верующего. Волк искренне страдал от его «заблуждений», и в страстном обращении пирата не было ни капли лицемерия. Но, вспомнив о своем сане, отец Фернандо отвернулся и высокомерно промолчал. Плечи капитана поникли, казалось, его пригнуло к земле страшное горе.