Камрин все еще стоял у изголовья матери и нежно гладил рассыпанные по подушке волнистые черные волосы. Он смотрел на мать и думал: «Господи! Спаси мою матушку, ей ведь еще жить и жить. Господи, позволь ей подержать на руках внука, как ей этого хотелось».
Слезы скатились по его лицу и капнули женщине на шею. Омеана вздрогнула и открыла глаза. Бледная, как полотно, она, тем не менее, дышала ровно, а ее тихий голос оставался отчетливым.
– Камрин, сынок! – почти прошептала она. – Ты вернулся?! Я так боялась, что умру и не увижу тебя. Все время молилась Богу, чтобы дал время дождаться тебя, а потом спокойно уснуть на твоей груди. – Она с видимым усилием приподняла руку: – Наклонись, пожалуйста, я хочу погладить твои волосы… Ты давно вырос, стал мужчиной, а я всего этого не замечала. Я благодарна Богу, что он дал мне тебя – опору Тавыну. Не оставляй отца ни на минуту, он потерял веру в себя, почти как ребенок, – она с трудом улыбнулась.
– Что ты, матушка?! Не говори о смерти, ты же знаешь, мы без тебя осиротеем.
Афра встала на колени и склонилась над кроватью Омеаны, нежно сжимая ее руки:
– Матушка, ты еще внуков будешь нянчить…
Афра только сейчас увидела, что Камрин был очень похож на мать – такие же печальные глаза, слегка нахмуренные и вздернутые вверх брови, длинные загнутые ресницы, нежные губы.
– Радость ты моя, дочка моя любимая, как я рада снова видеть вас невредимыми. Я вас так ждала! Не беспокойтесь за меня, я себя отлично чувствую, тем более теперь, когда снова вижу вас.
Дверь отворилась, и в комнату вошли король и лекарь.
– Уже успели разбудить, – возмущенно проговорил король. – Как себя чувствует моя королева?
Лекарь заботливо пощупал раненой лоб.
– Надо принять очередной отвар и немного, хотя бы до вечера, поспать. А этих непослушных юнцов я забираю. Пойдемте, матушке нужен отдых, – позвал он.
Тавын сделал знак рукой:
– Сейчас, только посмотрю на нее, удостоверюсь, что все хорошо, и тоже выйду.
За дверью Камрин поинтересовался у лекаря о состоянии матери.
– Пока все не так уж плохо, – немного помолчав и откинув длинные седые волосы назад, заговорил старый целитель. – Но сначала все было просто ужасно. Когда я увидел кинжал в ее сердце, то страшно испугался, думал – это конец, что предатель погубил наше королеву.
Камрин сжал кулаки и потребовал:
– Расскажи, как это случилось!
Лекарь покачал головой:
– Как все произошло, лучше расскажет Гуатр. Я же сначала просто оцепенел. Я не был уверен, что она выживет, она почти не дышала, но у меня все оказалось под рукой – в этом Бог помог, что я оказался рядом. Я осторожно вытащил нож, остановил кровь, обработал рану и наложил повязку. Омеана была белая, как полотно, на ее лице не оставалось признаков жизни, все было во власти Бога. Тогда я подумал о Тавыне – он тоже был ранен, а она даже не знала об этом. Тавыну я оказал помощь и дал успокоительное. Он уснул, но и во сне стонал. Я молился за то, чтобы народ не остался в такой момент без короля – и Бог услышал наши молитвы! Я чуть не потерял голову от мысли, что король и королева могут уйти от нас в один день…
Лекарь перевел дух и продолжал:
– Бедная Омеана лежала на своей постели. Вдруг слышу тихий голос, она едва слышно зовет: «Камрин… Камрин…» Я сам себе не поверил, Камрин – произошло чудо, она возвращалась к жизни! Потом она долго стонала, а после того, как я дал еще лекарств, уснула. Теперь для выздоровления нужен отдых, теперь все страшное позади. Она выживет, и когда я это понял, то тут же сообщил королю – хорошая новость и ему придала сил. А уж раз ты вернулся, сынок, она будет жить, а потом… – он вздохнул, – потом, воля Бога! – А о том, что здесь творили чужеземцы, тебе пусть лучше отец и Гуатр подробно расскажут.
57
Однако за ужином никто не перемолвился и словом – все были серьезными и задумчивыми.
Когда трапеза завершилась, люди перешли в зал заседаний. Камрин сел в кресло перед камином, молча наблюдая, как дрова потрескивают в огне и думал: «Огонь своими красными языками поглощает все, что ему попадается, и может уничтожить абсолютно все, или наоборот – спасти, ведь его тепло используют люди. Почему мир устроен так? Одно и то же может быть и добром, и злом…» Он так погрузился в размышления, что не сразу услышал голос отца, призывавшего всех выслушать то, что готовился сказать Гуатр.