Остров в степи

А вам по скольку дают касторки? Небось, по несчастной столовой ложке? Теперь понятно, какая разница между вамп и страусами из Африки?

Когда Германка поправилась, дворики были уже совсем готовы и начисто выметены. Сорочко с Страусом Иванычем позвали Павла Федотыча и уговорились назавтра выпускать страусов в степь.

IV

Утро выдалось, как на заказ: ясное, с синим небом, с легким ветерком.

Молодые страусята давно уже забыли про свою войлочную юбку. Они высовывались теперь из окна, разглядывали Сорочко во дворе, смотрели на синее небо, на аистов и стрижей на крыше и подпрыгивали от радости.

Павел Федотыч привел в страусятник счетоводову дочку Лену.

— Вот, Август Иваныч, Лена. Она будет помогать вам взвешивать яйца. Мы среди наших школьников можем подобрать себе отличных помощников. Вы с Сорочко приглядывайте, распоряжайтесь, а она будет учиться у вас.

Лена старалась сделать такое лицо, как будто ей уже гораздо больше десяти лет, но оно само так расплывалось, что казалось моложе восьмилетнего.

Первыми стали пускать страусят. Длинный, просторный дворик был посыпан для них песком. Все было заранее приготовлено и устроено. Но люди все-таки заметно волновались. Страус — глупая, шалая птица. Никогда нельзя заранее знать всего, что с ней может случиться.

Павел Федотыч сам осмотрел весь дворик, порог в страусятнике и велел потихоньку открыть двери.

Когда ветер и солнце ворвались в комнату, страусята в первый момент как будто даже испугались немножко. Они сбились в кучу и, стоя на месте, вытягивали вперед шеи. Словно пробовали: а ну, какое оно есть, это солнце?

Люди осторожно погнали их к выходу.

Малыш первый перешагнул через порог. Он неуверенно ступает на желтый песок — раз, другой, третий. Вот он уже на середине дворика. Нет больше тесных и жестких стен. Вместо грязной крыши над ним высокое синее небо. Кругом свежий, легкий воздух. От него распирает грудь и кружится голова. А главное — солнце. Ой, сколько горячего ослепительного солнца обрушилось сразу на маленького страусенка!

Ну, вот он и опьянел. Смотрите: вдруг, ни с тоги пи с сего, срывается и бежит, бежит сломя голову. Ноги у него еще слабые от сиденья взаперти. Они скользят, подгибаются, а страусенок, знай себе, несется. Длинноногий, стремительный, он все наддает и наддает.

Люди перепугались. Они кидаются вдоль сетки, хотят удержать. Но разве может кто-нибудь на свете догнать несущегося во всю мочь страуса?

Впереди железная сетка, но сумасшедший страусенок не видит ее. Да если бы и увидел — все равно, теперь уж он вряд ли смог бы остановиться.

И так, со всего маху он ударился о сетку. Бедный, глупенький страусенок!

Когда люди подбежали к нему, он уже совсем умирал. Грудь у него была разбита, обе ноги переломлены. Он даже не шевелился. Только голова на тоненькой шее все еще изгибалась, вилась по земле. Как будто он в последний раз хотел приласкаться к ней, погладить ее, эту веселую весеннюю землю.

Лена скорее, чтобы никто не увидел, вытирала глаза. Август Иваныч, как настоящий страус, хлопал себя длинными руками по бокам. Сорочко хмурился, словно кто-нибудь был виноват в смерти его любимца. Павел Федотыч раньше всех перестал горевать.

— Ну, друзья, — сказал он, — за работу! Там ведь ждут еще три страусенка. Взрослых тоже надо выпускать. А то они с каждым часом мечутся по станкам все бешеней и бешеней. Малыша отнесите препаратору, пусть измерит его. Доктору Иосифу Касперычу скажите, чтобы осмотрел его и составил акт. А потом… потом отдайте страусенка в столовую. Скажите, чтобы повар приготовил из него бульон и котлеты

После несчастья с Малышом люди еще осторожнее и бережней выпускали остальных страусят. Они обнимали их за шею, выводили во дворик, провожали так до самой сетки и только там отпускали.

Теперь у страусят не оставалось места для разбега, и они не могли разогнаться так, чтобы убиться о сетку насмерть. Кроме того, люди на всякий случай ткнули еще всех трех головами в железную проволоку, так что они хорошо узнали что это за штука.

Страусята так же, как и Малыш, вдыхали весенний воздух и впитывали в себя горячее солнце. Потом они принимались бешено носиться из одного конца дворика в другой.

Набегавшись, наигравшись в новом просторном помещении, они ложились в теплый песок, зарывались в него ногами и чистили им свои перья.

— Ну, молодые устроены, — сказал Павел Федотыч. — Покормите их сегодня получше. Они много бегали, много дышали свежим воздухом — значит, и есть должны больше. А теперь давайте пускать взрослых.

Было уже одиннадцать часов. Солнце припекало, как летом. Одна за другой открывались наружные двери станков. Надутые, красные страусы, сердито гудя, словно ругаясь за задержку, выходили в отдельные дворики.

Тут, под солнцем и небом, они еще больше раскраснелись, еще нетерпеливее стали обмахивать себя крыльями.

Страусы-самцы в блестящих черных костюмах с белым кружевом внизу быстро двигались по дворикам. Они делали огромные, метровые шаги и поворачивали так круто, что люди каждый раз удивлялись, почему они не падают.