Остров в степи

А страусихи в скромных сереньких платьицах бегали рысью, приседали и тоже взмахивали серыми рукавами.

Но когда они вглядывались через сетку в расфранченных страусов, они замирали на месте, сильно вытягиваясь вперед, и даже становились на цыпочки от восхищения.

— Поглядите, поглядите! — казалось, говорили их вытаращенные глаза. — Да поглядите же, какая красота! Нет, это не страусы. Живое существо не может быть таким нарядным и прекрасным. Это роскошные цветы с нашей чудесной родины — Сомали.

Когда страусы достаточно побегали по дворикам и люди убедились, что никто из них не хромает и не киснет, им раздали еду. Они наскоро глотали ее из корыт, разбрасывали по сторонам, а сами все смотрели сквозь сетку один на другого.

— Теперь бы уж можно отпускать их прямо в степь, — сказал Павел Федотыч. — Только мне что-то есть захотелось.

В это время заревел гудок.

Пусть они тут походят, а мы давайте пойдем пообедаем Кстати, у нас сегодня должен быть недурный обед.

В столовой было уже полно народу. При входе, на двери, висела обеденная карточка. На ней было написано:

Бульон из молодого страуса — 25 коп.

Суп с вермишелью из молодого страуса — 30 коп.

Котлеты страусячьи с картофелем — 40 коп.

Страус жареный — 50 коп.

Рагу из потрохов молодого страуса — 60 коп.

Бегая по поселку с разными делами и поручениями, работники института заранее успели прочитать карточку и рассказать тем, кто сам не читал. Едва на электростанции загудела труба, все заторопились в столовую. Через пятнадцать минут там уже не осталось ни одного свободного столика

Павла Федотыча встретили восторженными криками.

— Ну и страусенок! Просто объяденье!

— Павел Федотыч, попробуйте-ка! Мне достался пупок — пальчики оближете!

На столиках дымились тарелки с супом, жарким и котлетами. Повар не поскупился и сделал котлеты большущими, с хорошую ладонь. Они были такие румяные среди желтого картофеля, так вкусно поблескивали салом, что нашим страусятникам все чаще приходилось проглатывать набегавшую слюну.

Когда наконец освободились места и бойкая подавальщица принесла такие же дымящиеся тарелки и им, даже мрачный Сорочко повеселел. Он забыл про своего любимца Малыша. Перед ним были просто «потроха молодого страуса», которые очень вкусно пахли. Поэтому он вооружился вилкой и принялся усердно работать над ними.

— Позвольте! — крикнул вдруг один служащий. — Да вы нас не надули? Я не понимаю. Ведь страусенок-то был один. Как же вы ухитрились накормить им такую ораву людей?

— Очень просто, — ответил Павел Федотыч. — Малыш весил три пуда.

Все начали удивляться:

— Три пуда! Шестимесячный цыпленок, без всякого специального откорма — и три пуда! Выходит, что страусов, пожалуй, выгоднее разводить, чем даже свиней.

V

Подкрепившись как следует молодым страусом, Павел Федотыч с товарищами отправился к взрослым.

Еще издали видно было, что страусы пришли в крайнее возбуждение. Они кидались по дворикам во все стороны, круто поворачивали, колыхались, взмахивали крыльями.

Глядя на них, казалось, что вся земля качается и волнится под ногами, как пароходная палуба.

Павел Федотыч с Леной спрятались за калиточку, а немец и Сорочко стали выгонять страусов из двориков.

Первой выбежала Германка. Она оттолкнулась от земли босыми до самых ляжек ногами, приподняла оба крыла, как танцовщица юбочку, и плавно понеслась в степь.

За ней вылетела Высокая. Едва она успела добежать до Германки, как обе они распушились еще больше и начали стремительно вальсировать.

— Танцуют! Танцуют! — закричала Лена из своей засады.

— Тише ты, — шепнул ей Павел Федотыч. — Если будешь кричать, то они услышат и убегут от нас. Тогда мы ничего не увидим.

— Нет, вы посмотрите, посмотрите, Павел Федотыч! Они как будто музыку слышат. Ой, как они ловко танцуют! Прямо как в театре. Я и то не сумею так.

Германка и Высокая старательно перебирали ногами, кидались то в одну, то в другую сторону, поворачивали так круто, что, казалось, вот-вот земля выскользнет из-под них.

Они даже не заметили, как из двориков вынеслись Красный, Самум и молодые самцы и самки. Вся степь теперь танцевала у них под ногами, и они были как слепые.

Самцы плясали иначе, чем самки. Они меньше кружились, а больше подскакивали, ударяли ногами, неслись вперед, а потом, распустив крылья против ветра, пятились назад. Лихо, с жаром откалывали они гопака, и только через час примерно разглядели друг друга.

Самум и Красный сразу же перестали танцевать. Они оба палились ненавистью и злобой. Шеи и ноги у них побагровели еще ярче. Они вытянулись в струнку и стали друг против друга, как каменные.

Первой выбежала Германка.

Вот они сошлись ближе, испуская угрожающий шип. Крылья у обоих то подымаются, то опускаются, хлопая по гладким бокам: раз, два! Левое, правое! Вдруг кинулись, сшиблись грудными мозолями, плавно обежали по кругу — и снова уже стоят и шипят друг на друга.