Остров в степи

Один только противный сайгак не унимался. Он то и дело подбегал к выводку, а чуть только показывались родители, он моментально удирал. Самуму надоело это. Он помчался за сайгаком и до тех пор гонял его и бил, пока сайгак не догадался спрятаться в пустом сарае.

У страусят стали подрастать крылышки и хвостишки. Озоруя, они уже начинали пробовать танцевать, как взрослые, и становились друг перед дружкой в разные диковинные позы.

X

Кончался осенний месяц октябрь. Степь расцвела и отцветала уже во второй раз. Страусятам исполнилось четыре моелца. Они были уже выше человеческого роста. Самум начинал с ними ссориться и частенько бегал за молодыми петухами.

Страусята зажили на славу.

Высохшая тоже охладела к детям. Но дети не горевали. Они выросли, а у животных со взрослостью кончается любовь между детьми и родителями.

Скоро Высокая совеем бросила страусят. У нее было новое гнездо, в которое она снесла три яйца. Только из этих яиц ничего не вышло. Люди не хотели, чтобы на зиму выходили птепцы-позднячки. Они забрали все яйца и положили их на хранение.

Дети Самума и Высокой стали заметно дичать. Они подолгу пропадали в степи, редко приближались к строениям, а от людей кидались, как от огня.

Август Иваныч и Сорочко часто подумывали о том, что скоро придется ловить их в станки на зиму, и заранее вздыхали. Они знали, что с одичавшими буянами немало им будет хлопот и волнений.

Зато они еще больше гордились своими воспитанниками, которые родились в инкубаторе. У Самума и Высокой из одиннадцати яиц вывелось только девять. Остальные два задохнулись. У людей в инкубаторе вышли все одиннадцать.

Каждый день Сорочко в белом халате и Лена выводили своих «детей» на лужок. Страусята паслись, зарывались в песок и играли, как и те, что росли в степи.

Но они были совсем другие. Они очень любили Лену и Сорочко. Они бежали на голос, ели из рук и доверчиво позволяли людям гладить себя, взвешивать и лечить.

На степи раз захворал самый лучший молодой страус. Иосиф Касперыч — старый звериный доктор — уехал в то время в Ленинград, а на его место временно приехал новый. Этот новый доктор никогда не лечил диких животных и очень на все раздражался.

Когда захворал молодой страус, Сорочко побежал к раздражительному доктору. Тот надел на шею трубку для выслушивания, набрал целый ворох бинтов и припарок и пошел за Сорочко.

— Ну, куда же ты ведешь меня, друже? Где ж больной?

— А в степи.

— Что же, я должен итти за ним в степь?

Маленькая телочка-зебу остановилась поглядеть на страусят.

— А они у нас такие. Сами к вам на прием ни за что но пойдут.

— Погано, погано. Я могу лечить только в подходящей обстановке. А тут…

В степи стояла вышка. Сорочко дошел до нее и пригласил доктора подняться наверх.

— Во-он они ходят, — указал он на каких-то крохотных цыплят. — Как вы думаете, доктор, что с ним такое?

— Да вы что, шутите со мной? — заорал доктор. — Почем же я. знаю, какие болезни вон у той черной точки, за десять верст?

— А вы поглядите в бинокль, вот он и будет у вас, как на ладони. А ближе подойти к нему все равно не удастся. Они не подпустят…

Вот какие неудобные были эти степные страусы! Шлялись по целым дням, где попало, и от всех убегали.

То ли дело Ленин Утик! Он сам поднимал ногу для леченья, когда у него заболел палец. Он часто перебирал клювом волосы на Сорочкиной голове, становился на цыпочки и заглядывал в грудной карман немцева пиджачка. А Лену он каждый день провожал до самой квартиры, которую он так хорошо знал, что утром первый стучался к Лене в окошко.

В поселок приехало много народу. Всем зоопаркам хотелось купить украинских африканцев. Уже несколько поколений украинских страусов совсем не знали африканского зноя. Теперь им какой-нибудь Крым или Ашхабад, пожалуй, показался бы чересчур жарким. Во всяком случае зоопарки теперь могли не бояться, что страусы у них подохнут от холода.

Страусят покупали и наши зоопарки и заграничные. За каждого страусенка, который отправлялся за границу, институт получал тысячу рублей золотом.

Покупатели выходили с Павлом Федотычем в степь и намечали каждый для себя страусят. А потом из степи они шли на лужок, где гуляла со своими питомцами Лена. Присмотревшись к ручным страусятам, они начинали хором упрашивать Павла Федотыча продать им именно этих страусят.

— Ну, продайте нам хоть самого маленького, ну, вот хоть этого! — просили они и показывали пальцем на Утика.

Страусятам исполнилось четыре месяца.

Лена от страха, что Павел Федотыч согласится, широко открывала глаза. А Утик? Он ничего не понимал и по-прежнему стаскивал со всех шляпы, дергал всех за пуговицы и с удовольствием глотал массу гостинцев, которые перепадали ему от гостей.

Как-то раз, после долгих упрашиваний одного служащего зоопарка из Берлина, Павел Федотыч сказал просто так, в шутку:

— Ну, хорошо, я согласен продать вам и Утика. Только ведь он стоит вдвое дороже.