Остров звезд

Чужие песни хороши лишь тем, что все их знают, и только поэтому хлопают тебе, улыбаются, восторженно пищат при очередных знакомых аккордах. А что я вложил? – только свое умение перебирать по струнам, и маленькую толику голоса. Такой ералаш5 из всем известных хитов. Хотя, надо быть честным, окружающей толпе во сто крат было бы приятнее увидеть на сцене настоящую звезду. Вот тогда бы точно пар пошел из штанов. А я лишь жалкое подобие, зиц-звезда6, неумело замещающая ее, настоящую, на музыкальном подиуме.

Не то, чтобы подобная мысль не приходила раньше, но она алела где-то на горизонте вместе с той зарей, что я часто встречал, сонно открывая глаза в обнимку с гитарой. Она вспыхивала и тут же гасла, как и я сам, вновь закрывая глаза и проваливаясь в очередной бесцветный сон, за которым маячил печальный рассвет вкупе с моей раскалывающейся башкой и желанием высосать из ближайшей бутылки хотя бы пару глотков холодной водопроводной воды.

К счастью, очередное прозрение наступило раньше, чем я успел прикоснуться к первой бутылке пива во время нашего выступления. Прямо там, на сцене, так и замер, зажав гитару в руках, в перерыве между песнями. Я вдруг решил рискнуть и полностью сменить репертуар группы – отказаться от чужих песен и начать писать свои. Этой мысли надо было дать время, немного больше, чем было у меня. Она пронзила, окатила ледяной водой из ушата, до дрожи.

– Извините, – я подошел к микрофону, отставив бутылку. – Мне надо пи-пи, – я понимал, что стоит немного успокоиться, привести себя в чувство, иначе было не до песен.

В зале раздался хохот.

– Ему надо в туалет, вы слышали? А кто тут будет музыку играть?

– Извините, – повторил я смущенно и пулей вылетел со сцены.

– Пять минут перерыв, – у микрофона стоял Хемингуэй, басист нашей безымянной группы, удивленно смотревший мне вслед. – Наливаем и пьем! Наливаем и пьем!

– Наливаем и пьем! – пространство перед сценой заполнилось хором голосов и звоном стеклянной посуды.

«Ты спас меня, брат», – я показал ему большой палец.

– Не знал, что тебе так приспичит, – повернулся он в микрофон.

Нет, не спас – зал изнемогал.

Так что же. Я решил писать песни – свои песни.

Нет, такое случалось и раньше, но было не более чем баловство. Я и не пытался сделать из текста нечто большее, чем просто набор букв, связанный единой темой. Рифмовал слова, между строчек оставляя самую суть – мол догадайтесь сами. Как и все подобное. К тому же, в них безошибочно ощущалось влияние любимых групп и исполнителей. А это, согласитесь, своего рода, тоже те же самые перепевки с похожей музыкой, пускай и с другими словами. Думаю, что любой первый встречный адвокат смог бы доказать плагиат, банально сравнив мелодии на слух. А авторское право еще никто не отменял. Возможно, мне просто не хватало опыта и вдохновения, а, скорее всего, выступления перед толпой людей, которые обязательно напьются через пару часов и к утру совершенно забудут, что у них побывала музыкальная группа – останется лишь фон, сдобренный утренним перегаром – не добавляли нужного стимула. Мне лишь только было важно находиться в потоке, в ревущей толпе. Поэтому днем мы репетировали в гараже, а вечером отжигали.

С мыслью о том, что необходимо менять все, я и вернулся на сцену, переборов внутренний голос, который старался заглушить остатки разума.

– Ну что, успел добежать до туалета? – раздался голос, сдабриваемый смехом гостей.

– Все отлично! – я показал большой палец толпе.

– Бывает, – хохотнул кто-то из парней за спиной.

– Мы продолжаем, – я улыбнулся залу, не обратив внимания на выпад. – И, раз-два-три. Can’t buy me love her…7

ГЛАВА 2. БЛУДНЫЙ СЫН

Так вот я и засел за свою первую настоящую песню. Как оказалось, писать полностью всерьез, а не проездом, куда труднее. Уже не отмажешься тем, что тебе было по фигу или не хватило времени. Но не было и такого, чтобы я из себя что-то выдавливал, нет. Было и сложно, и просто одновременно. Так хотелось сразу о многом рассказать, вложить сакральный смысл, который был в других песнях, рассказать историю – важную, честную историю, хотя и придуманную. Как легендарная «Богемская рапсодия», услышанная в первую минуту моего появления на свет.

Она, первая настоящая песня, тоже рождалась в муках, приходила ко мне постепенно, поджидая в самых неожиданных местах: чистишь с утра зубы, пялясь в полусонное лицо с темными синяками под глазами после вчерашней попойки, и в голову приходит сравнение с пандой, или рассекаешь на старом «Кадиллаке» до репетиционного гаража, подхватывая ветер в шевелюру, и все это складывается в зарифмованный текст. Там слово, тут строка. Паззл собран – песня родилась.

Я записывал слова и рифмы на кусках бумажек, салфетках, туалетной бумаге, на всем, что находилось под рукой, подходя к своей песне, порой даже слишком обстоятельно, словно решал уравнение, ответом которого и должен быть сложившийся текст.