Остров звезд

Напротив, Хемингуэй изрядно отличался от нашей разнопестрой братии. Как минимум возрастом. На момент его появления в нашей компании ему единственному было за двадцать. Его внешний вид не содержал типичной атрибутики рок-групп. Он выглядел обычно, если не сказать интеллигентно, только что очков не хватало. Но, бьюсь об заклад, и они у него были где-то аккуратно сложены в очешнике. Я, правда, никогда их не видел. Может, он репетировал в них дома, разучивая партии, но в гараже просто закрывал глаза и играл свою партию как тот носорог, что прет напролом через джунгли. Да и одевался простенько, но со вкусом, видимо кто-то из родных привил ему подобную привычку. Сколько раз у нас заходил разговор о его прикиде, ведь на выступлении он выглядел, как выпускник, только что бонета14 на голове не хватало: брюки, заправленная в них рубашка, пиджак сверху, прилизанная челка.

К слову, о семье, как и Хайер о гитаре, Хемингуэй говорил с большой неохотой. Знал, что живы и что у них все в порядке, живут где-то в провинции Аризоны, впрочем, я не разбирался – не мое дело. Старший брат Хема был финансистом и работал в каком-то банке в Чикаго. Ну как старший – лет двадцать разницы. И если с родителями Хем общался хоть и редко, но с любовью, что читалось в его интонациях и разговоре, то брата не переваривал совершенно, как я лаймовый пирог, несмотря на то что тот очень приятен в жару. Похоже, между ними произошло что-то серьезное, что не утихло до сих пор. А, может, всего лишь разница в возрасте. Куда нам, новому поколению, понять тех, сорокалетних.

Как вы можете догадаться, Хемингуэй – всего лишь прозвище, навеянное любимым писателем. Не то, чтобы он ему соответствовал, но что там творится у него в голове – тоже не представляю. Хотя на пьяных вечеринках вечно отыскивал бутылку рома15 и уже не расставался с ней до самого утра.

Трудно сказать, когда он находил время на чтение, но Хем – такая ходячая библиотека, включающая в себя несколько сотен наименований. Помимо своего любимца, он зачитывался книгами Франца Кафки, Зюскинда, Хорхе Луи Борхеса, Достоевского и еще много кого, чьи имена и фамилии я даже не выговорю. Благодаря богатому вокабуляру16, Хемингуэй первым решил писать песни, но когда понял, что его испещренный литературными отсылками текст безо всякой музыкальности и ритма оценит разве что Бродский17, которого он тоже весьма почитал, забросил это дело.

Он единственный из нашей компании, кто имел настоящее музыкальное образование. Да-да, чему тут удивляться, он окончил музыкальный колледж Беркли18 в Бостоне с отличием. Не то, что я со своей музыкальной школой. И бас-гитарой он владел на все сто, однако в отличие от меня или Хайера – тех еще самоучек, его игра выделялась правильностью и академичностью. В ней был почти математический расчет и точность, но не было моей плавности и текучести или безудержной, яростной энергии Хайера, часто переходящей в атаку. Интеллигент, его мать, что с него взять?

Свою игру я всегда сравнивал с серфингом. Как серфингист пытается укротить стихию, стараясь удержаться на гребне волны, я пытался укротить и приручить музыку, находясь прямо в бушующем водовороте из звуков и нот. Исполнение Хайера, напротив, отличалось диким, первобытным экстазом, будто он и правда в прошлой жизни играл на балу у Сатаны. Настоящий музыкант точно заметил бы, что относительно нас двоих, игра Хемингуэя казалась безжизненной. Нет, не надо думать, что это недостаток. С точки зрения техники, он превосходил нас обоих на две головы, и только спустя несколько лет я начал дышать ему в затылок. Чувствовал, что смогу догнать его. Это было как спорт, как бег с препятствиями. Старший и опытный относительно всех остальных Хемингуэй всегда был голосом разума в нашем веселом ансамбле. И, пожалуй, стало абсолютно логичным, что больше всего он сдружился с Эрлом. И хотя мы всегда находились с ним в отличных отношениях, некая незримая нить связывала только этих двоих. Они постоянно зависали где-то вместе, если мы не репетировали. Приходили и уходили всегда вдвоем. И если я слышал, как кто-то шепчется сзади, мог с уверенностью сказать, что это Хемингуэй и Эрл – уверенная ритм-секция, прокладывающая дорогу нашей бесконечной музыке.

Сам барабанщик, в отличие от остальных не был «темной лошадкой». Никаких странных фактов в биографии: его родители – самые обыкновенные люди среднего достатка. Я знал их лично. Отец – трудяга на заводе, и мать – бухгалтер там же. Но Эрл с детства отличался чутьем к ритму и изрядной физической силой. Поэтому, когда он, сидя в школе на задней парте отстукивал костяшками пальцев очередной ритм, никто не решался высказать ему по этому поводу. Потому что при его мощи легко могло прилететь в морду. Даже преподаватели молча терпели его. Доставалось всем, но только не Эрлу.