Острова и капитаны. Книга 3

Но тут затрезвонил колокольчик в коридоре.

— Папа!

Это действительно пришел Аркадий Иванович. Ваня, выгибаясь от тяжести, радостно приволок в комнату брезентовую сумку. Изнутри ее распирали твердые углы.

— Давай! — выдохнул Ваня. Дернул на сумке молнию. — Берись…

Аркадий Иванович что-то весело рассказывал в коридоре, но Егор и Ваня не слышали… Черт, как цепляются за парусину всякие рукоятки и рычажки… Вот она, машинка! Тусклые золотые буквы на каретке — «Ундервудъ», дребезжащие клавиши, желтое лаковое дерево подставки…

Почему лаковое? Ваня же говорил, что краска…

Машинка со звяканьем встала, почти упала на половицы. Ваня смотрел на Егора перепуганными глазами. Потом закричал:

— Па-па!!

Аркадий Иванович буквально влетел в комнату.

— Па-па! Где старая подставка?!

— Да ты что? Эта же лучше! Сергей специально сделал, та совсем облезлая была, щепастая…

— Но она… где? — уже шепотом спросил Ваня. Он еще надеялся. А Егор понял сразу, что надежды нет, и обмяк, будто от большой усталости. Горя он даже не чувствовал. Так, безразличие какое-то и скука…

— Она где? — тонко повторил Ваня.

— Да где ж… Выкинул Сергей. На огороде мусор жгли, ну и вот…

— Она точно сгорела? — тихо спросил Егор.

— У меня на глазах… А в чем дело-то?

Ваня вдруг беззвучно заплакал, выдернул подол майки, начал сердито вытирать лицо. Первая в жизни встреча с тайной обернулась обманом.

— Ребята, да что случилось-то? Ваня…

Тот сквозь слезы посмотрел на Егора.

— Ты, Вань, расскажи сам… — хмуро попросил Егор. — А я пойду позвоню. Можно?..

Телефон Ревского долго отзывался равнодушным пиканьем — занято. И Егор был даже рад. Не хотелось возвращаться в комнату, пока у Вани слезы, пока он объясняется с отцом. И Ваньку жалко, и самому неловко — как неудачливому игроку, который раньше срока объявил о своей победе. И вообще… говорить надо будет что-то, объяснять, а к чему теперь слова?

Телефон ответил наконец. Сам Ревский.

— Егор? Вот хорошо… Гай приезжал, искал тебя, ругался: где тебя носит?

— А что с ним?

— Да с ним-то ничего…

— Александр Яковлевич, можно мне зайти к вам? Столько всего, надо посоветоваться. У меня мозги перепутались…

— Приходи обязательно.

— А можно сейчас?

— Давай!

ГОЛОС

— Ну, что там у него случилось-то? — спросил Егор, едва они с Ревским вошли в комнату.

Ревский кутался в пижамную куртку, похожую на обрезанный махровый халат. Он сел на диванчик старинного вида, с гнутой спинкой и завитушками. Кивком показал Егору на кресло:

— Тяжелая история… Осенью Гай привез сюда из приемника одного беглого мальчонку, Димкой звали… Димка этот не жулик, не бродяга, а сбежал, потому что мать сплавила его в интернат… Не рассказывал тебе Гай про это?

Егор нетерпеливо покачал головой. Ревский кивнул.

— Понятно. Случай-то не такой уж трудный на первый взгляд… Гай поговорил с матерью Димки, убедил ее вроде бы, что мальчику в интернате не жизнь. Бывают такие, что не могут без дома, чахнут от тоски. Мать сперва: «Ладно, ладно, я понимаю…» А потом опять его туда же. Ты, мол, Димочка, должен понять: дома братик или сестренка маленькая скоро будет, тесно, трудно… А Димка в интернате совсем извелся, написал Гаю письмо: «Михаил Юрьевич, пожалуйста, ну пожалуйста, приезжайте, поговорите опять с мамой, я так больше не могу…» — Ревский вдруг закашлялся, потом сжал губы. Сказал, глядя мимо Егора:

— Я это письмо видел…

— И… что? — шепотом спросил Егор.

— Гай понял, сорвался сюда… А Димки уже нет. Вечером в раздевалке — веревку на крюк и в петлю головой…

Ревский замолчал, забарабанил пальцами по тугому диванному сиденью. В соседней комнате, где обитали его сыновья-студенты, под равномерное уханье музыки пел женский магнитофонный голос:

Нам не вернуться до срока,
В ритме тяжелого рока
Будешь опять одиноко
С тенью судьбы танцевать…

«Чушь какая», — машинально подумал Егор. Тяжело сказал:

— И теперь Гай казнится, что опоздал…

— Он не виноват, что опоздал. Письмо написано в начале марта, а на штампе на конверте — двадцатое число. Гай в момент разобрался, в чем дело. Специалист все-таки.

— А в чем… дело?

— Письма-то ребята для отправки воспитателям сдают. А те, конечно, любопытствуют. Какие-то письма совсем не посылают, если там жалобы, какие-то задерживают: чтобы вскрыть, прочитать, заклеить, отослать, тоже время надо. Ну вот, Димкин воспитатель и проволынил. Может, сперва совсем отправлять не хотел, а потом все же решил. А пока письмо шло…

— А что за воспитатель? — спросил Егор. И почему-то вспомнил Поп-физика. Такой же, наверно…

— Гай говорит, молодой, уверенный. С вузовским значком… Умный, говорит.

— Умный?

— Да… Сказал Гаю: «Вы юридически ко мне не подкопаетесь».

— А Гай что?

— Гай… он и есть Гай. Сказал: «Вы ко мне тоже. Свидетелей нет…»

— И дал по морде?!

— Несколько раз… А потом пришел ко мне, просто черный весь… Я его какими-то каплями отпаивал, жена дала. А он все твердит: «Что же теперь делать?»