Острова и капитаны. Книга 3

— Сделал… Вывод, что в школе не важно, какой сам человек, а важно, кто его папа…

— Какой человек ты сам, мы обсудим на педсовете, — сообщила Тамара Павловна. — И тогда ты сделаешь выводы, какие нужно… Господи, скоро ли наконец реформа? Может, хоть тогда призовут вас к порядку…

Она ушла не столько возмущенная, сколько угнетенная хамством и неблагодарностью нынешних лоботрясов, которым отдаешь столько сил, а они…

— Ну что ты с ней связался? — упрекнула Светка.

— Неконтролируемые эмоции, — объяснил Егор.

— Не сорвали бы только газеты, — серьезно сказал Громов.

— Мы на переменах будем охранять, — пообещал Ваня. — Пусть только полезут! Хоть из какого класса!

— Да я не про перемены. И не про тех, кто «из класса», — вздохнул Юрик. — Ну, поглядим… Вань, а что Венька пишет?

— Ну, он пишет… — Ваня заулыбался. — К Первому мая приедет, наверно…

— Ты соскучился?

— Ага, — сказал Ваня. И почему-то взял за рукав Егора.

Нет, Егор не хотел делать глупостей. Он понимал, чего может стоить неосторожный шаг. В тот вечер, когда он делал перезапись, Ревский сказал:

— Все о Димке думаю. И о причинах… Страшная штука — необратимые последствия. Из-за того что на несколько суток задержалось письмо, — такая беда. Один глупый поступок этого мерзавца воспитателя — и вот…

— Не глупый, а подлый, — возразил Егор. — И не один. Тут много причин…

Однако мысль о необратимых последствиях запала в голову.

…Прежде всего надо убедиться, что эпилог у Курганова и у Наклонова — один и тот же. Как? Напроситься в гости к Олегу Валентиновичу, сказать: «Можно почитать вашу повесть?» Нет… Вроде бы ничего особенного в таком плане не было, обычная разведывательная работа. На войне как на войне. Но что-то удерживало Егора. Был он уверен, что Ревский не одобрит его. И Гай тоже. Ну ладно, с ими можно и поспорить. Но… не одобрил бы, наверное, и Толик. И еще: когда Егор представлял, как приходит к Наклонову, как берет рукопись, он словно наталкивался на вопросительный взгляд Дениса…

Нет, надо, чтобы Наклонов прочитал эпилог сам! Вслух!

Может, на занятиях студии намекнуть Наклонову: интересно, мол, чем кончаются ваши «Паруса „Надежды“»? Но сам Егор это делать не должен, будет подозрительно… Эх, до чего же скверно, когда ты один! Не к кому ткнуться за помощью. Ванюшка еще мал. Не Бутакову же посвящать в эти дела…

А может… Юрку?

В самом деле, Громов никогда не смотрел на Егора Петрова косо. А последнее время даже как-то… ну, в общем, оказывался рядом чаще других. Скорее всего, случайно это, но… все же Громов лучше, чем кто-то другой.

С автомата Егор звякнул Бутаковой, узнал номер Юрки, позвонил ему:

— Громов?.. Это Петров. Слушай, Юрка, можно сейчас с тобой встретиться? Нет, не просто так, важное дело… К тебе? Ладно, иду. Давай адрес…

У Юрки они не засиделись. В тесной квартирке радостно вопили, носились и дрались брат и сестра Громова двух и трех лет. Егор предложил пройтись.

Они ходили по оттаявшим улицам, и Егор обстоятельно рассказывал о повести Курганова и обо всем, что вокруг нее. Юрка, обычно веселый и насмешливо разговорчивый, слушал внимательно. Только один раз, в середине истории, он Егора перебил. Тихо и прямо спросил:

— А почему ты это рассказываешь мне?

И так же прямо Егор ответил:

— Мне больше некому, Юрик.

— Тогда ладно, — сказал маленький Громов.

— Поможешь? — спросил Егор, когда кончил рассказ.

— Да.

— Понимаешь, это не игра, не приключение. Это…

— Я понимаю.

Они пошли к Егору, и Юрка прослушал запись. Предложил:

— Надо бы сделать текст на бумаге. Надежнее будет.

— Я сделал…

Два вечера Егор сидел с наушниками, переписывал рассказ Толика в общую тетрадку. Послушает фразу, остановит пленку, запишет и опять… Получилось тридцать страниц.

— Вот… — он протянул тетрадку.

Юрка полистал:

— Это хорошо… Но лучше бы на машинке. На той самой.

Егор подумал, что и правда лучше. Была бы в этом какая-то справедливость: словно сгоревший эпилог возродился из пепла!

И кроме того, можно сделать две-три копии…

— Юрка, а кто перепечатает? Я в этом деле ни бум-бум…

— Я вообще-то могу. Мама у меня машинистка, я маленько учился… Конечно, на старой машинке многое устроено по-другому, но можно приноровиться.

Оттого что у Громова мать машинистка — так же, как была у Толика, — Юрка стал Егору еще симпатичнее.

Они пошли к Ване и попросили машинку на несколько дней, объяснили зачем. Притащили «Ундервуд» к Егору. Егор диктовал, Юрка стучал по клавишам. Сперва медленно, потом приспособился. Отремонтированная машинка дребезжала, лязгала, но работала.

Печатали до темноты. Заходила Алина Михаевна, интересовалась, чем это мальчики заняты. Егор сообщил, что мальчики готовят реферат по истории.

— Хорошо, хорошо. Только стучите потише, отцу нездоровится. Шум его утомляет.

Но отец громко сказал из своей комнаты, что никто его не утомляет, пусть люди работают. И машинка застучала снова. Стальные буквы «Ундервуда» опять выдавливали на бумаге рассказ о судьбе капитан-лейтенанта Алабышева.